5

Ну наконец-то оценила Трифонова.
Красиво пишет. Здорово. Атмосферно. В том смысле, что погружает тебя в тот воздух, которым дышит, о котором пишет. Погружает так, что не вырвешься. Вот, к примеру, столько времени прошло с прочтения повести "Дом на набережной", а ассоциации: яд, смрад, металлический скрежет - они никуда не исчезают, проявляются при упоминании автора или того самого Дома.
Трифонов - автор советской эпохи.
Замечательный автор. Как один известный критик говорит: "Глубинный". Очень глубинный. Добраться довольно сложно, да и не факт, что копаешь в том месте, где зарыто.
После "Дома на набережной", "Обмена" сложился портрет автора:
Когда-то счастливый по рождению молодой человек вынужден приспосабливаться к обстоятельствам, маленькими шажками наступать на себя, на свои принципы, потому что жизнь такая, время такое, страна такая...
А жить-то хочется. Просто жить, дышать.
Даже в череде компромиссов стараться оставаться собой. Это очень читается в текстах. Прямой конфликт добра и зла, порядочности и непорядочности - все это как бы ширма, закрывающая почти исповедь автора.
Собственно, и добро, и порядочность в указанных вещах Трифонова при внимательном рассмотрении оказываются больше иронией по отношению к таковым понятиям.
И жизнь - не счастьем, а стремлением к благополучию.
Если вспомнить героя "Дома на набережной", самое его появление, то портрет очень красноречиво характеризует автора и его иронию по отношению к герою, но, скорее всего, к себе: Обрюзгший немолодой человек, у которого жизнь удалась, не хватает только самой малости - красивой дорогой вещицы в дом. Да и то, не для себя старается, а токмо по велению супруги приходится кланяться грузчикам из магазина. Всю жизнь компромиссы и внутренняя несвобода, страх не быть, страх не иметь, страх не жить.
Отчаянное желание быть.
И чувствовать себя победителем. Потому что все умрут, а он останется. - это уже из рассказа "Победитель". Но, в принципе, и по отношению к другим вещам верно. Кто-то кого-то предал, кого-то продал. да и что. все умрут. а он останется.
Это оставшееся дурно пахнет, гадко выглядит.
Автор как будто даже разделяет позицию героя - Победителя. "я думаю о том, что можно быть безумнейшим стариком, забывшим умереть, никому не нужным, но вдруг – пронзительно, до дрожи – почуять этот запах горелых сучьев, что тянется ветром с горы...", но вдруг понимаешь, что это еще не все, еще не самый последний слой. За этим - безысходность. В данном случае реабилитирующая автора.

О реабилитации.
В общем-то, в работах Трифонова смешались очень сильные, но как бы затушеванные эмоции: презрение к человеку и оправдание его же, того самого советского человека (и себя самого в том числе, наверное).
Всё хотелось сравнить Трифонова с Алексиным, и в чем-то они действительно схожи, но Алексин в свое время выбрал достаточно безопасную нишу - детскую литературу. Наверное, это было замечательное укрытие от реальности.
Трифонову не повезло. Негде было прятаться от Большого брата, приходилось на него работать. Показывать любовь и преданность при том, что ненавидел он его всей душой. Трагедия еще и в том, что и уехать-то он из страны не мог, чтобы издалека, подобно Набокову (кстати, еще один брат Трифонова по несчастью и по перу), ненавидеть родину и тосковать по ней.
Из одной работы в другую переходят герои Трифонова - бедные-несчастные советские люди. Слабые и подлые, но подлые не по характеру (редко когда по характеру), а по обстоятельствам. Всем найдет оправдание автор, всех пожалеет, т.к. жизнь такая, не они такие. Но вот тошно автору в этой подлости, невыносимо.
Наверное, Алексинское почти нечитаемое презрение к людям и одновременная жалость к ним же, но как бы жалость свысока - это позволяло автору дистанцироваться от непринимаемого, чуждого, тем самым сохранить собственное достоинство.
А Трифонову куда, если такой же как все. Вернее, чувствовал себя таким же. Не хуже и не лучше.
И все-таки оно в нем есть - достоинство Трифонова в том, что он, при всех похожих исходных данных, не стал Набоковым. Все-таки сохранил какую-то непереносимую тоску, из которой выхода нет, но которая оставляет что-то человеческое в человеке.