4 Петли человеческой памяти

В 1988 году Нагиб Махфуз получил Нобелевскую премию, причем отметился как единственный арабский писатель, которому это удалось. И хорошо. Вряд ли это могло случиться сейчас. А ведь это здорово – говорить о вере и любви, кричать о правах так громко, чтобы испуганно заколыхалась бесплодная пустыня, грозить людям пальчиком за плохую память и заворачивать все это в лаваш восточную обертку. Сейчас это представляется взрывоопасным коктейлем, который следует ограждать от радикалов всех мастей и видов.

«Дети нашей улицы», один из сравнительно ранних романов Нагиба Махфуза (товарищ написал что-то около 400 произведений, из них 34 романа) – вещь на удивление незатейливая. В ней раз за разом пережевывается один и тот же сюжет, происходящий в одной и той же культурной среде, никак со временем не меняющейся. Плохо живется на «нашей улице» всем, кроме жестоких надсмотрщиков, которые только и знают, что дань собирать да лупить непокорных. Появился спаситель раз – всех спас, навел порядок, вошел в легенды. Прошло время, все забыли. Появился спаситель два – заронил зернецо любви, спровоцировал наведение порядка, вошел в легенды. Прошло время, все забыли. Появился спаситель три… Время идет, герои и легенды множатся, а люди все не меняются. Беда.

Но как-то это просто для будущего Нобелевского лауреата, не правда ли? Соль, как ни странно, в начале, и от этого даже как-то скучно. Началось все с того, что великий и могучий отец семейства возвышает младшего сына (Адхама, на минуточку), старшему (Идрису – представляете?) это не нравится, старшего выгоняют, старший беснуется и провоцирует младшего (когда это Иблис… простите, Идрис просто так сдавался?), и после ряда пресных сюжетных поворотов, свистнутых между делом из Эдемского сада, они оба оказываются изгнанными из прекрасного дома. У обоих рождаются дети, и дальше все следует точнехонько по источникам, с незначительными отклонениями, каждый персонаж легко узнаваем, и это приятно и одновременно скучно, потому что заранее знаешь, как все будет и чем все закончится, если, конечно, в курсе историй Моисея, Иисуса и Мухаммеда.

Однако хотя смущает очевидное пережевывание всем известных рассказов, идея мира в рамках одной улицы и образ Дома, в котором живет вечный аль-Габаляуи, и это никому не кажется странным, мне очень понравилась. Дом за мощной оградой, да, но он ведь рядом – пойди да постучи в двери, загляни, заяви: «Хочу его видеть». Но уважение, благоговение и страх не дают даже помыслить об этом, и только потерявший голову Арафа, эхо нашего мира, рискует сунуть нос, куда не следует – с известными последствиями. Эта грубоватая, но такая жизненная метафора в значительной степени утяжеляет роман, делает его трогательным, превращает его в предупреждение и одновременно – призыв.

Книгу стоило бы почитать в оригинале, наверняка в своем первоначальном варианте она значительно ярче и лучше, чем выглядит на русском. Читая его в этом, несколько разбавленном виде, прямо-таки видишь дыры и упущения, тут и там подозреваешь игру слов и подсказок, которым не уделили должного внимания. Но, поскольку с арабским у меня пока не ладится, подчеркну, что это только мои ощущения.