5

Чтение «Цусимы» при всём желании нельзя назвать развлекательным. Это не столько исторический роман, сколько полноценный научный труд, изобилующий ссылками на архивы, материалы следственной комиссии, мемуары офицеров, иностранные газеты, свидетельства низших чинов-участников катастрофы. Условно его можно поделить на три части:
• История путешествия 2-й эскадры в попытке прорваться во Владивосток;
• Непосредственно история Цусимского сражения;
• Рассказ о судьбах чуть ли не каждого корабля во время сражения.
Подробно рассказывается о нравах на российском флоте, о состоянии боевого духа матросов и офицеров, о шансах на победу (впрочем, шансах – это очень громко сказано), о том, чем сражение на море принципиально отличается от сражений на суше, а также анализируются причины катастрофы. Вернее, одна причина, имя которой – МУДАЧЕСТВО.
Мудачество Николая 2 и царского правительства вообще
Тот, кто говорит, что победу в войне можно одержать вопреки воле правителя, либо наивный идиот, либо лживая мразь. Потому, что война требует не только бойцов как таковых, но и оружия и техники, обмундирования, сильной экономики, способной всё это обеспечить, идеологии, способной обосновать нужность боевых действий, усилий дипломатов, позволяющих либо выиграть время и накопить силы, либо выбрать наиболее удачный момент для нападения. И ещё многих других факторов, зависящих не от воли народа, а от проводимой правителем политики. Возьмём, к примеру, Русско-Японскую войну. Что являлось её причиной? Если, к примеру, у Пикуля она стала следствием проигрыша в геополитике, то Новиков-Прибой даёт совершенно другой ответ: войну развязали за интересы олигархата, как российского, так японского. С той разницей, что Япония вовремя провела у себя ряд реформ. А сознание российской правящей верхушки по большей части осталось... в эпохе побед парусного флота. Это к 20-му то веку. В эпоху паровых двигателей, да.
А отсюда - техническая отсталость российского военного флота. Интересно, что вплоть до 1890 года машина воспринималась как некий вспомогательный двигатель, а полное парусное вооружение сохранялось даже на броненосных судах. И это – после разгрома в Крымской войне, когда, казалось бы, надо было делать выводы и что-то менять. Зато был сделан упор на декор. На имперскую окраску, которая только привлекала лишнее внимание к кораблям. На роскошь офицерских кают и внешнюю отделку, что только перегрузило военные корабли лишними легковоспламеняющимися материалами. И при этом на войну одновременно с военными кораблями отправляли суда, для войны непригодные – типа бывшей императорской яхты или броненосца береговой обороны.
Мудацкие порядки на российском военном флоте
Не очень разбираюсь в том, каким должен был идеальный флот. Но слегка прифигела, когда узнала, что в рассматриваемый автором период две трети матросов - причём не новобранцев, некоторые из них успели прослужить на флоте около 6-7 лет – не умели… плавать. Что 2-я Тихоокеанская эскадра, отправляющаяся для выполнения боевого задания, оказалась к нему абсолютно не готова. И на входящих в неё кораблях не умели ни маневрировать, ни наладить связь друг с другом, ни даже как следует стрелять. Ну потому, что за четыре дня учений, проводимых незадолго перед сражением, вся эскадра ни разу не попала… в стоящие неподвижно свои же собственные мишени. Что, несмотря на жёсткую муштру, взаимодействие между нижними чинами и офицерами в условиях боя так и не было отлажено – и это выяснилось ещё перед отправкой эскадры на Дальний Восток:

Внутренняя организация службы на кораблях налаживалась медленно. Даже на флагманском броненосце «Суворов», который уже порядочное время находился в плавании, люди совсем не были подготовлены к бою. Вот что писал об этом адмирал Рожественский в приказе № 69:
«Сегодня в два часа ночи я приказал вахтенному начальнику пробить сигнал для отражения минной атаки.
Через восемь минут после отдачи приказания не было еще и признаков приготовления отразить нападение: команда и офицеры еще спали; только несколько человек вахтенного отделения с трудом были извлечены из мест отдыха, но и те не знали, куда им идти; ни один прожектор не был готов осветить цель, вахтенные минеры отсутствовали; никто не заботился даже о палубном освещении, необходимом для действия артиллерии…»

Все это - закономерный результат ситуации, при которой непосредственно плаванию на кораблях уделялось не более четырёх месяцев в году, а непосредственное обучение морскому делу подменялось смотроманией. При которой на флот призывались в том числе из тех местностей, где воду можно было увидеть только в колодцах – и никому не приходило в голову просветить таких призывников о специфике их будущей службы. При которой ставку делали на чинопочитание, а не на профессионализм.
Мудачество командования
Сказать, что на флоте того времени царила дедовщина – это не сказать ничего. Но дедовщина была особого типа. К началу 20-го века всё ещё сохранялись традиции времён крепостного права. То есть смотреть на подчинённых как на пусть стоящих ниже по званию, но всё же людей, очень многим офицерам не приходило в головы. Как не приходило в головы, что нижние чины в определённых вопросах могут быть более компетентны – потому, что с определёнными реалиями ежедневно сталкиваются на практике. Что могут тянуться к образованию, а не ограничиваться лубочной литературой. И что прекрасно понимают, на что способен каждый такой офицер. И что прекрасно понимают сложившуюся ситуацию. Точно так же таким вот офицерам не приходило в голову, что флот-то на самом деле изменился, и на сохранившиеся традиции делать скидку никто не будет.
Разумеется, не все офицеры были некомпетентными садистами, не склонными выслушивать дельные советы. Проблема в том, что именно такие сосредотачивали в своих руках основную власть.
И именно к таким принадлежал командующий 2-й Тихоокеанской эскадрой Рожественский. Точнее сказать – МУДАК… со всех больших букв - Рожественский. С неумением помыть себе спинку без помощи вестового – и амбициями деспота. Знающий о полной неготовности возглавляемой им эскадры к бою – и ничего не делающий, чтобы исправить ситуацию в течение достаточно длительного путешествия вдоль берегов Африки до Цусимского пролива. Третирующий подчинённых как морально, так и физически – и пасующий, чуть только запахнет реальной опасностью. Неподкупный и преданный царю, но так и оставшийся царедворцем, не будучи при этом флотоводцем или стратегом. И, собственно, основная вина в происходящих событиях лежит именно на нём.
Что получилось в итоге?
Технически отсталый российский флот с отставшим от жизни командованием и из рук вон плохо обученными матросами вынужден был выступить против флота японского, на котором служат профессионалы, и которым командуют профессионалы. Теоретически – можно было завалить японцев трупами: именно так любят трактовать события сторонники победы вопреки системе. Практически – получилось типичное избиение младенцев.
А как же героизм?
Героизм был! Сражаться при таких условиях – сам по себе героизм. Пытаться перегруппироваться, выровнять корабль, тушить пожар – и одновременно не сдаваться, стрелять, подавать сигналы своим. Держаться до последнего. Нырять за снарядами в затопленный погреб. Вот только снаряды эти отскакивали от японских кораблей, как мячики - спасибо артиллерийскому начальству, переусердствовавшему с увлажнением пироксилина. Вот только миноносцы были превращены в спасательные суда, а стратегия была разработана настолько неудачно, что превратила эскадру в живую мишень. Вот только командование, несмотря на весь героизм, сдаётся
Интересна в этом отношении история с контр-адмиралом Небогатовым. Опытный флотоводец, который если и не оказался на высоте, то, по крайней мере, сделал всё, что мог – если сравнить его с тем же Рожественским. И поступок его по-человечески можно понять: сдавшись сам, он сохранил другим жизнь. Но, сохранив жизнь, он покрыл позором флот и сдачей в плен как бы признал бессмысленность проведённого сражения. Именно поэтому не все выжившие в итоге эту «жертву» оценили:

Кто-то из матросов сказал:
– Небогатов пожалел нас.
Бабушкин возразил:
– Жалеть нужно родину, а не солдат и матросов. Адмирал – не сестра милосердия.

А ВООБЩЕ ВСЕМ, КТО ПРИНИМАЛ УЧАСТИЕ В ЦУСИМСКОМ СРАЖЕНИИ – ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ. КАЖДОМУ ДА БУДЕТ СВОЯ!

ИНТЕРЕСНЫЕ ПЕРСОНАЖИ:
Алексей Новиков. Центральный персонаж романа, на которого возлагается миссия летописца, и в уста которого автор вкладывает свою оценку ситуации. Как несложно догадаться, автобиографичен. Интересен тем, что свою службу на флоте начинал как монархист. Но столкнувшись вплотную с флотской жизнью, с нравами офицеров, занятых не только службой царю и отечеству, с недовольными порядками товарищами и характерными для того времени революционными настроениями закономерно превратился в революционера. События Новиков трактует в совпадающем с мнением Партии ключе. Однако при этом не демонизирует офицеров и не идеализирует простой народ. В романе есть сцены, где офицеры, в том числе не самые лучшие, гибли вместе с кораблём. И сцены, где матросы калечили себя, лишь бы не участвовать в войне.
Кочегар Бакланов. На первый взгляд – личность малосимпатичная. Прожорлив, грязен, нагл, циничен и в довершение всего ленив – настолько, насколько вообще можно быть лентяем при его профессии. Но при всём этом – любящий муж и отец и хороший товарищ, не боящийся заступаться перед начальством за своих. Он во время сражения опустошает офицерский буфет и шутит при виде изувеченных людей. Но он же, узнав о смерти друга, можно сказать, перерождается из циника в бойца, а потом и вовсе входит в дымящийся погреб, чем и предотвращает всеобщую панику.
Инженер Васильев. Точнее сказать В.П. Костенко. Это, кстати, реальное лицо. Но если бы его не было, его стоило бы выдумать. Во-первых, как революционера, которому – и только которому – суждено было подвести итог. Во-вторых, как идеального командира, понимающего дух современного флота, умеющего привлечь на свою сторону, служащего делу, а не лицам. Примечательно, что Васильев, понимая, что крах самодержавия неизбежен, а поражение при Цусиме революции только на руку, искренне переживает за исход сражения, вносит ряд дельных предложений, отвергнутых, правда, руководством, и сам идёт воевать, хотя имел законное право отсидеться на госпитальном судне. А ведь были и такие «верноподданные», которые бежали с поля боя после первого же лёгкого ранения.
Священник отец Паисий. С этим персонажем связана тема религиозная, верней, артирелигиозная. К началу 20-го века на православное христианство в России стали смотреть критически. С одной стороны, из-за повального увлечения другими философскими идеями. К примеру, Карла Маркса. Или Льва Толстого – отлучение которого от церкви было хорошо известно. С другой - из-за агрессивного навязывания православия как такового. Когда исповедь становится обязательной и превращается в некое подобие допроса, а на службу сгоняют, при этом матерясь в бога, душу, мать и в алтарь – разочарование в христианстве неминуемо. Паисию в этом смысле крупно не повезло: навязывать свои услуги тому, кому они явно не нужны, и вместе с тем быть постоянным объектом троллинга – не самая приятная вещь. В то же время сам Паисий – отнюдь не христианский подвижник. Он просто неопрятный придурок, кое-как прикрывший задницу рясой, но толком не разбирающийся ни в религии, насчёт которой должен просвещать, ни в службах, которые должен проводить. Обязанности свои он исполняет механически, отпевать погибших – если видит в этом опасность - не торопится. Невольно возникает вопрос: какой нравственности может научить вот такой человек?
Боцман Саем. Ретивый службист и плоть от плоти существующей системы, где строгая иерархия в сочетании с развязанными руками верхов и юридической бесправностью низов рождает тиранчиков. Садист, искренне уверенный, что в морском деле без битья не обойтись. И трус, подлизывающийся ко всем, от кого можно реально огрести.