4 Человек в переводе

Лингво метафизической психологии для самых наивных
Мой псих. куратор по управлению гневом сказал однажды, что мне нужно проявлять больше понимания к людям, нужно учиться ставить себя на их место и через это переводить их слова и поступки на доступный для меня психо-эмоциональный язык. Поэтому я решил попробовать переводить книги с русского на человеческий. Отличный образчик для практики — «Книга непокоя».

Вступление
Сколько прекрасных книг разбилось о скалы разочарования из-за ожиданий неподготовленных читателей! Сколько гениев было не признано и не понято! Я взялся за перевод этой книги, чтобы избежать подобной ошибки.
Книга принадлежит перу четырех, если не пяти людей: Фернандо Пессоа сперва писал ее от лица Винсенту Гедеша, потом автором стал Бернардо Суареш, и в конце к ним добавилась колоссальная работа составителя и переводчика. Разные отрывки, написанные в разные годы, нескомпанованные, подходящие под замысел и неподходящие. Фрагментарны даже сами отрывки. Книга, по сути, не является книгой — это франкенштейн из кусков текста, сшитых воедино общей нитью тревожности, неупокоенности, которую испытывал автор-герой. Такой франкентекст не скован условностями, поэтому ни в чем не ограничивает читателя. Можно с равным успехом начать чтение в любом месте, прерваться в любой момент и потом продолжить со случайной страницы.
Впрочем, особо чувствительным я бы рекомендовал начать с послесловия. Вступление — это начало мистификации, когда Пессоа отделяет себя от книги и от Суареша, делая вид, что это кто-то другой, сонный, вечно уставший, бессвязно мечтающий и равнодушный к жизни. Если начать воспринимать книгу всерьез, будет трудно в дальнейшем понять ее. Да-да, автор-герой не раз отрекался от понимания, он бы возненавидел меня за саму эту попытку, но я все равно постараюсь. Потому что, только поняв, я смогу позволить себе роскошь быть загипнотизированным «Книгой непокоя» — в чем, собственно, и заключается ее предназначение.
Для пущего эффекта ее лучше читать в ночи, когда дневные заботы и острое ощущение реальности притупляются, а то и вовсе сходят на нет.

Анализ «Книги непокоя»
Автор/герой: Пессоа/Суареш
Лиссабон, 1929 год
Перевод с русского на человеческий Андрея Фрабинова

По сути — бессобытийный дневник (плюс сборник Больших отрывков), точнее, события в нем изредка мелькают, но не более, чем необходимо, чтобы дать пищу для дальнейших размышлений. Дневник мыслей, прогулок по городу, скованных телодвижений, состояний. Обычно сонных, часто бессвязных и, тем не менее, — цельных в своем эмоциональном рисунке.
По сути — целая книга о том, как ничего не делать, наблюдать жизнь со стороны, завидовать всем, кто этого не делает, да и вообще всем, считать свою жизнь чудовищной ошибкой — и продолжать ничего не делать. Это книга непокоя — и бездействия. Книга Небытия.
Весь мир — тюрьма, и даже смерть не приносит избавления. Суареш — дитя своего времени. Рассмотрим подробнее, кто же такой Суареш.
▌По мнению автора-героя, вся жизнь — ожидание, которое можно считать и тюрьмой, и проходным двором, и трактиром, и балом, и спальней брачующихся, и отхожим местом — всё зависит от человека. → Он не из проживателей, а из наблюдателей. Он больше философ, чем поэт.
▌Наслаждается предвосхищением вечера и ночи, особенно ранними осенними сумерками, которые обещают сон и отдых от работы, поэтому в таком предвкушающем состоянии ему даже лучше работается. Такое состояние напоминает ему о полном истомы прошлом. Он становится мягким и нежным по отношению к окружающим. → Он — ценитель лени? О нет, как только предвкушение заканчивается, он остается без сна и покоя, исполненный ностальгии и отчаяния. Суареш ценит предвкушение жизни, но не жизнь.
▌Отречение — единственная возможная победа. «Побеждает тот, кто никогда не получает своего. Силен только тот, кто всегда недоволен своим положением. Лучшая багряница — это отречение». → Суареш отрекается от жизни.
Отречение — это власть. → Хочет властвовать над собой.
▌Вся его суть в одной фразе: «Я хочу быть собой, не скованным какими-либо условиями». Как я это понимаю... В этом мы похожи. → Его отрешенность — и есть независимость от любых условий.
▌Автор-герой считает, что и вера, и разум являются тюрьмой, любые идолы — тоже тюрьма. Только искусство может по-настоящему освободить. → Он из художников в самом общем и высшем смысле этого слова. При этом жизнь невозможно выразить в искусстве. Поэтому даже когда Суареш записывает себя — он не может быть уверен, что обнаружит в записанном именно себя. Искусство не может передать подлинных чувств; если нечто можно передать, значит, оно не подлинное. «Многим покажется, что этот мой мной написанный дневник является слишком искусственным. Но это — моя натура — быть искусственным».
▌Раз Суареш не способен на естественные чувства — значит, он и есть произведение искусства. → Во всяком случае, такая у него мечта — быть произведением искусства.
▌Автор-герой боится тюрьмы больше, чем смерти. Все негативные эпитеты и метафоры связаны с тюрьмой. Но не той тюрьмой, куда бросают преступников, а той, из которой невозможно вырваться, потому что весь мир — тюрьма. → Он предпочел бы небытие бытию.
▌При этом выйти из зоны комфорта для него смерти подобно. Работа и дом на одной улице ограничивают ею же пределы обозримой реальности. «Если бы на моей ладони лежал весь мир, я уверен, что променял бы его на билет до улицы Золотильщиков». → Он из интровертов-консерваторов. С другой стороны, нежелание перемен показывает, что он ценит то, что имеет.
▌В обществе автор-герой (или все-таки только герой?) теряется, разговоры нагоняют на него сон; и только воображаемые друзья и призрачные беседы с ними интересны и реальны. → Он интроверт, который не только не хочет выйти из зоны комфорта, но — паче того, — даже не подозревает, что мог бы жить иначе, стоило бы ему только выйти из зоны комфорта.
Я приписываю ему неспособность учиться на собственном опыте. Текст отличается постоянством — автор-герой не растет над собой в своем мастерстве. Неизменные и его чувства на протяжении книги. Конец дождя или увольнение конторского служащего, выдуманная беседа незнакомцев в таверне или случайный прохожий, который идет бесцельно, но торопливо, смерть старого парикмахера — все это для Суареша события одного порядка.
▌Автор-герой часто мечтает, но все же не утрачивает связь с реальностью, которая составляет резкий контраст с мечтами. Он антиромантик, поэтому высмеивает свои грезы, отрекается от них и отбрасывает их от себя. И продолжает мечтать о несбыточном! Суть антиромантизма в том, что Суареш лишен иллюзий в отношении себя. Но это не мешает автору-герою часто оказываться во власти фантазий — благодаря им Суареш чувствует себя счастливее. Человек мечтающий живет более полной и насыщенной жизнью, чем человек деятельный, а наше субъективное ощущение жизни, в конечном счете, — единственное, что важно.
Суарешу больно от того, что мечты никогда не станут реальностью, и что выдуманные события из его жизни никогда не случались и не случатся. Или больно от того, что нельзя с головой, навсегда погрузиться в мечты. Мечты не радуют, потому что Суареш считает их несовершенными.
Мечтать — это еще и мудро. Безразличие к самому себе — наибольшая власть над собой. Безразличие мечтателя помогает ему выделять в объекте мечтания то, что в нем есть от мечты, и оставлять в реальном мире то, что в нем есть от реальности, — и это дает ему наибольшую власть над собой. А что еще Суарешу нужно?
▌Анализирует себя, занимающегося самоанализом, прикидывает, не превратится ли самоанализ в точную науку будущего со своим инструментарием и огнестрельным оружием. → Фрейду бы это понравилось.
Часто говорит о том, что хотел бы быть кем-то другим, потому что ненавидит свое существование.
Но подлинное отвращение у Суареша вызывают люди, которые пытаются узнать его поближе и даже думают, что узнали, когда решают, будто он похож на них. → Суареш бы возненавидел меня за фразу, оброненную выше. Суареш бы возненавидел меня за саму мысль о том, чтобы «перевести» его на понятный мне психо-эмоциональный язык путем сравнения себя с ним. «Я всегда отказывался от того, чтобы меня понимали. Быть понятным — бесчестить себя. Предпочитаю, чтобы меня принимали всерьез, как того, кем я не являюсь, не зная меня как человека, во всей чистоте и естественности».

Послесловие от переводчика
Продираться сквозь франкентекст тяжело. Складывается впечатление, что Суареш перманентно усталый, и сонный, и печальный — и не хочет, чтобы его понимали. И совсем не беспокоится о том, что его никто не читает. (Ну еще бы, писал книгу 16 лет и только один кусок опубликовал). Чем дольше читал «Книгу непокоя», тем яснее осознавал (вспоминал, точнее), что этот текст является дневниковыми записями Пессоа, которые тот фиксировал на грани сна и усталости и приписывал своему полугетерониму Суарешу, — то есть текст выдуман и невыдуман одновременно. Поэтому я не ставил перед собою цели отделить автора от героя. Но попытка поставить себя на его/их место оказалась настолько успешной, что пришлось потратить много времени на отделение себя от непокоя. На какое-то время завяжу с переводами.

И я восхищен тем, с каким искусством автор воссоздал в герое печаль и равнодушие, смуту и безразличие, взгляд наблюдательный и взгляд, бессмысленно вперившийся в пустоту. Не так уж сложно создать персонажа, который вызывал бы у читателя скуку. Но Бернардо Суареш — не персонаж, это почти и есть сам Пессоа; не весь, только отдельные его мысли, записанные в особенном состоянии. Он не совсем реален, однако говорит ровно то, что думал в то мгновение автор. Поэтому, какие бы чувства он ни вызывал, среди них точно не окажется двух: сострадания и скуки.

«Я давно понял, что невозможно любить меня, если у человека не отсутствует полностью эстетический вкус, — а в таком случае я сам его бы презирал за это, — и что даже симпатия ко мне не должна выходить за рамки некоего каприза человеческого равнодушия».

И в какой-то момент Суареш наконец переходит к подлинной своей природе. «Я превратил себя в вымысел о самом себе». Или Пессоа прочувствовал себя вымыслом, сблизившись с Суарешем, или Суареш в силу своей роли пришел к тому, что стал рассуждать о природе вымышленного себя. В конце концов признал, что он — лишь часть кого-то. И я был загипнотизирован силой, которая таится в трех предложениях, оставшихся после перевода «Книги непокоя» на человеческий язык:
Он изваял себя сам. Хотел быть произведением искусства — и у него получилось.
Суареш — не человек, Суареш — это книга непокоя.