3 Что это было?

Стоит признаться – я не люблю Достоевского. Однажды, в очередной раз по чьему-то совету взявшись за него (Нет, ты просто не читала Бесов! Да какие Бесы, вот Братья Карамазовы!), я пришла к маме жаловаться, встала в торжественную позу, соответствующую случаю (а вдруг отлучат от семьи за такое), рассказала, как меня мучает слог Достоевского, как мне персонажи его кажутся нереальными и истеричными, как я вроде мысли-то понимаю, но не вижу в них того, что видят все остальные. Мама пожала плечами, спросила, зачем я вообще его читаю, а также сообщила, что читать его сама не может. Тут в разговор неожиданно вступил папа с коротким, но емким замечанием: "Да он так-то сумасшедший".

И вот эта книга – сумасшествие в чистом виде. Яков Петрович Голядкин, главный герой произведения, вообще-то, не очень приятным человеком представляется в самом начале. Он-то честный и никогда не носит маску, не то, что все остальные, плетущие интригу и вообще люди злые. И вот этого честного и добродушного, но очень нерешительного человека не пускают на бал, куда он едет с определенными, далеко идущими намерениями. Герой при этом предпринимает эскападу, конфузится и бежит домой. По пути он встречает человека ("Черный человек! Ты прескверный гость!"), который вызывает у него смутную тревогу. Через некоторое время выясняется, что тревога обоснована – человек этот является полностью идентичной версией Голядкина, и зовут его так же, и одевается он так же, и родился тогда же, и служит там же. И начинаются интриги против Голядкина-первого (или старшего, как зовет его Достоевский), и отравляется его жизнь. Но Голядкин не унывает, может, обойдется все как-нибудь

...господин Голядкин позабыл уже при сем удобном случае повторить с свойственною ему твердостью и решимостью свою любимую фразу, что оно и все-то, авось, может быть, как-нибудь, наверное непременно, возьмет, да и уладится к лучшему.

Но ничего не улаживается, или все-таки в общем-то может быть все оно и к лучшему в итоге, да только даже мой спинной мозг, да и тот скрежещет метафорическими зубами, так как слог Федора Михайловича вытащил всю душу (вероятно, из спинного мозга, я запуталась).

И казалось бы, да просто брось читать Достоевского, примирись – не твое, или не доросла еще, или что там еще, но ведь мазохизм, господа, куда ж без него. Ну и в довершение вся повесть пронизана ужасно мерзкой погодой, я в Петербурге бывала только летом и в тепло, но что-то и меня проняло:

Ночь была ужасная, – ноябрьская, мокрая, туманная, дождливая, снежливая, чреватая флюсами, насморками, лихорадками, жабами, горячками всех возможных родов и сортов, одним словом всеми дарами петербургского ноября.