5 и железная судьба отрекается от господства, и из союза существ исчезает смерть, и неделимость, и вечная молодость вселяет в мир счастье и красоту

Критики писали о "Городах монет и пряностей" что они печальны и полны безнадежности.
Я знала, что такое Сказки Сироты по первой книге и о том, что может делать Валенте с читателем (выбить из под него мир ловким ударом, задушить в ласковой купели слов, отнять надежду, напугать до мурашек и насмешить до слез). Поэтому купила "Города" стоило им только выйти и больше года боялась к ним прикасаться. Потому как одно дело браться за Валенте не зная её и совсем другое - подготовить себя к таким вот страшным и сладким сказкам, замешанных на средневековых трактатах, чудовищно древних мифах и сказаниях со всех сторон света. Особенно если тебе обещали, что будет горько и больно. Это-то по сравнению с первой, со страниц которой ты хлебнул столько крови и печали, что долго ещё не мог вдохнуть.

Но где-то как-то я перестала понимать критику, потому что вот "Города монет и пряностей" - и они удивительно светлые. Ласковые, нежные - да, все ещё по своему горькие - но куда как более юные и преисполненные будущего, чем "В ночном саду".

Там, под обложкой, будут страшные монеты и золотые мячи, которые дают только особенным, порченным девочкам, будет сам оживший Голод (вы тоже вспомнили Андреева?) и жуткие ежи, желающие жен (оправданная аллитерация). Будет один красный умирающий город, сотканный из света и крови Звездой и те, кто решил остаться с ним до конца - певцы и музыканты, актеры и художники, Великан и Жар-Птица (а значит, он не умрет никогда) - и будут города давно погибшие, их остовы, полные воющего ветра. Будет даже город неизлечимо больных, где дитя луны больше не кричит - его костей не хватит на всех.
Будут мыши, куда более опасные и голодные, чем в Щелкунчике, будет самая алая из всех алых роз, будут башмачки, что заставляют танцевать даже мертвых девушек, и будут джинны, что носят свои волосы в корзинах. Будет паромщик у реки смерти, будут сказки джунглей, цирки и пустыни, зверинцы в городах-на-деревьях, девы, которых обвиняют за то, что с каждым словом с их губ срываются жемчужины, и девы, которых восхваляют за жаб, спрыгивающих с розовых уст. Будет рыбка, ставшая драконом, будет охотник на тигров, пожелавший жену (лучше бы тигры съели его язык) -
И, конечно, будет Сад.
Истории замкнуться в кольцо, как им и требуется - все тысяча тысяч - и станут одной, новой.

И я люблю этот том даже больше первого. Потому что "из союза существ исчезает смерть". Или даже скорей нет, не так. Потому что (а это любимая мысль русской драматургии последних лет тридцати): вот человек умер, но это не повод не относится к нему по-человечески.
Не обижайте своих и чужих мертвецов. Они куда ранимей после смерти.