4

Финал произведения оказался неожиданным и впечатляющим. Интересна "внешняя" композиция: приговор уже исполнен, после чего начинается основное действие романа, вынесенное в заглавие, а именно процесс над Элизабет Кри. Читатель увидит как допрос, учинённый предполагаемой убийце мужа, так и речи адвоката и прокурора, всё это перемешивается с исповедью самой женщины и дневниковыми записями её мужа, журналиста "Эко". При этом присутсвует эффект, когда упомянутое обобщённо на протяжении произведения обрастает деталями. Понравился образ одного из героев произведения, актёра Дэна Лино, его преданностью театру и любимому делу, которое выражалось иначе, чем у Элизабет. Последняя, на мой взгляд, первично хотела стать артисткой ради славы и готова была пойти ради этого на всё. Очень животрепещущей увиделась линия повествования с "Перекрёстком беды" и поступком Лиззи, приведшим к последующей трагедии. Произведение пропитано очень гнетущей атмосферой, начало может оттолкнуть описаниями убийств, обещанных в аннотации. Любопытен образ Британского музея с его библиотекой как места, где сходятся знаменитые люди, вовлечённые автором в ткань повествования.
Приглянулась следующая цитата:

Джордж Гиссинг набрел на интересное высказывание Чарльза Бэббиджа, когда уже кончал работу над эссе об аналитической машине для «Пэлл-Мэлл ревью». Оно встретилось ему в одном из бэббиджевских предисловий, или «предуведомлений»: «Воздух — это одна огромная библиотека, на чьих страницах навеки записано все, что когда-либо произнес мужчина и что когда-либо прошептала женщина».

А следующее описание увиделось крайне жутковатым, но атмосферным.

Недавно он прочитал в «Уикли дайджест», что при постройке складов у Шадуэллского дока был найден фрагмент древнего Лондона. В земле обнаружились остатки строений, и Гиссингу пришло в голову, что стены его камеры могли быть сложены именно из этих камней. Может быть, погребенный город простирается столь далеко, что охватывает и Лаймхаус, где стоит аналитическая машина как верховное божество или genius loci. А он, Гиссинг, — обреченная на заклание жертва — ждет теперь в некоем преддверии, когда завершатся зловещие приготовления. Не в этом ли смысл упоминания о големе, прозвучавшего из уст полицейского? Может быть, творение Чарльза Бэббиджа и есть подлинный Голем из Лаймхауса, высасывающий жизнь и душу из каждого, кто к нему приближается. Может быть, тикающие в нем цифирки — это маленькие, еле слышно ропщущие души, навеки пойманные железной сетью машины, сетью, которая есть не что иное, как сеть самой смерти. В какое же чудище способно еще вырасти это механическое существо! Что началось в Лаймхаусе, может распространиться на весь мир. Но это были всего лишь беспорядочные мысли измученного Гиссинга, сидящего в камере полицейского участка.