4.5

По сути, там, где вражда, где две стороны борются за что-то, то зрители (читатели, наблюдатели) должны определенно занять одну из сторон. Я же не поддерживаю ни одну из них.
Басинский в своей риторической, вопросно-компиляционной исследовательской книге помог мне не стать судьей великих. В то же время открыл знаменитейших личностей Иоанна Кронштадского и Льва Толстого с совершенно противоположных сторон. Естественно, до прочтения исследования их места в моей системе ценностей были весьма традиционными: Иоанн Кронштадский - святой Русской православной церкви, Лев Толстой - талантливый писатель, отлученный церковью. После книги они остались на этих же местах, но в моем понимании двух личностей значительно расширились их идейные позиции.

Трагедия спора была в том, что оба они искали пути спасения веры в условиях кризиса самой веры, в котором отдавал себе отчет всякий здравомыслящий русский человек. И ответы их на главный вопрос этого спора были диаметрально противоположными. Толстой был уверен, что необходимо спасать веру от Церкви, переживающей, по его мнению, катастрофический кризис, но при этом продолжающей предъявлять на веру исключительные права. Кронштадтский же, как самый убежденный и, если можно так выразиться, верующий священник своего времени, не просто отстаивал исключительные церковные права, но и доказывал их на практике, заражая верой в Церковь своей уникальной практикой священнослужителя.

Исследование заслуживает глубокого уважения, особенно порадовало наличие в приложении таких документов, как Опреление Синода, ответ Льва Толстого на Определение Синода, ответ Иоанна Кронштадского на обращение Льва Толстого.
Но! Навсегда останется открытым для меня следующее:
Слова Иоанна Кроншатдского о народе «Наш народ, – сказал он, – весьма невежествен и не способен сделать разумное избрание религии; поэтому гораздо бы лучше не давать ему повода сбиваться с истинного пути…», а также его страшные слова о Л.Толстом.
И позиция Толстого, выраженная словами П.Басинского: Толстой мог отрицать православие как формальный институт, но не мог не чувствовать, до какой степени православием пронизана вся русская жизнь – и народная, и части его родственного окружения. Не мог не переживать, и переживать мучительно, своего, если можно так выразиться, «отщепенства» в этом вопросе.
Поэтому для нас остается величайшей загадкой, почему так часто в своей публицистике Толстой бывал жестокосерд в отношении православной веры? Почему старик, бесконечно деликатный в своем повседневном поведении, не позволявший себе задеть неосторожным словом чужие привычки и предрассудки, чем влюблял в себя всех, впервые посещавших Ясную Поляну, мог позволить себе откровенно глумиться над тысячелетними религиозными преданиями, которые составляли веру и надежду миллионов людей?