5 Гимн Торговле с бонусом в виде сказки

Он создавал новую религию; на смену опустевшим церквам и колеблющейся вере пришли его базары, отныне дававшие пищу опустошенным душам. Женщина бывала у него в праздные часы, в часы трепета и волнения, которые раньше проводила в сумраке часовен, ища выход своей болезненной страстности, прибежища в нескончаемой борьбе между божеством и мужем; она предавалась здесь культу тела, вводившему ее в мир небесной красоты.

Вот я наконец и добралась до, пожалуй, самого известного романа моего любимого зарубежного классика. Были у меня по его поводу некоторые опасения (и как оказалось, не зря), так как в связи с этим романом слышала такие фразы как «очередная история о Золушке», «прекрасная история любви», «счастливый конец». И они вызывали у меня, мягко говоря, недоумение, а в голове невольно звучал вопрос «а мы точно об одном авторе говорим?» В общем, Золя здесь меня удивил любовной линией, потому что слышанные мной фразы оказались правдивыми и не сказать, что я по этому поводу в восторге, но! Во-первых, самым моим любимым авторам я готова многое простить, каюсь тут в полной субъективности. Во-вторых, она не заняла весь сюжет, а представилась мне скорее бонусом к основной истории, от которой я в полном восторге. А, в-третьих, у меня сложилось впечатление (подчеркиваю, что это исключительно мое вИдение!), что Золя сделал в этом своем романе то, что Муре делал в своем гипермаркете:

Муре страстно желал одного — одержать победу над женщиной. Он хотел, чтобы она царила здесь, как у себя дома, он построил для нее этот храм, намереваясь подчинить ее своей власти.

В общем, кинул нам - представительницам прекрасного пола, к которым одновременно испытывал и восхищение, и презрение — сахарную косточку-заманушку, посмеиваясь в глубине души. Ах вам не нравился натурализм «Накипи», вы осуждали, брезгливо поджав губы, откровенность «Нана»? Так вот вам сказочка, кушайте не обляпайтесь. И ведь скушали! Наконец-то публика была довольна, наконец-то на автора не накидывались критики всех мастей, обвиняя во всем чем только можно.

Дальше моя обычная простыня впечатлений от Золя

Но ведь Золя не был бы Золя не покажи он, как всегда ярко, живо и завораживающе, в своем романе еще одну грань той эпохи! И вот тут я довольна на триста процентов! А насколько же актуально все показанное им! Пожирание гигантами рынка частных торговцев мы все не так давно наблюдали в нашей стране. После распада Союза в лихие 90-ые люди повально кинулись в торговлю, не избежала этой участи и моя семья, ведь кушать-то хотелось. И вот тот подъем, на котором реально можно было очень не хило заработать, а потом спад, когда крупные фирмы с успехом пожирали мелкую рыбешку я не просто видела, а прочувствовала по полной. Тем интереснее мне было читать о том, как финансовый коммерческий гений Октава Муре покорял Париж. Нельзя не восхищаться им, чего только стоят всяческие хитрости, на которые он ловил своих клиентов:

День и ночь ломал он себе голову в поисках новых изобретений; чтобы избавить изнеженных дам от утомительного хождения по лестницам, он устроил два лифта, обитых бархатом. Затем он открыл буфет, где бесплатно подавались сиропы и печенье, открыл читальный зал — обставленную с чрезмерно пышной роскошью величественную галерею, где даже отважился устроить выставку картин. Но главной его задачей теперь было завоевать женщину, которая, став матерью, утратила склонность к кокетству; он стремился завоевать ее при помощи ребенка и тут уж не упускал из виду ничего: он играл на всех чувствах, создавал отделы для мальчиков и девочек, останавливал на ходу матерей, даря детям картинки и воздушные шары. Поистине гениальной была эта выдумка раздавать всем покупательницам — в виде премии — воздушные шары, красные шары из тонкой резины с оттиснутым крупными буквами названием магазина; странствуя в воздухе на конце тонкой веревочки, они плыли по улицам в качестве живых реклам.
Но главная сила Муре заключалась в печатной рекламе. Он дошел до того, что тратил триста тысяч франков в год на прейскуранты, объявления и афиши. К базару летних новинок он выпустил двести тысяч экземпляров прейскуранта, причем прейскурант был переведен на иностранные языки и в количестве пятидесяти тысяч разослан за границу. Теперь Муре снабжал его иллюстрациями и даже образчиками материй, приклеенными к страницам. Это был целый поток самовосхваления: «Дамское счастье» било в глаза всему миру, широко используя стены, газеты и даже театральные занавесы. Муре утверждал, что женщина бессильна против рекламы и что ее фатально влечет ко всякому шуму. Впрочем, он расставлял ей и более хитрые ловушки, анализируя ее душу как тонкий психолог. Так, он установил, что женщина не в силах противиться дешевизне и покупает даже то, что ей не нужно, если только убеждена, что это выгодно; исходя из этого, Муре создал целую систему постепенного понижения цен на товары, которые продавались туго; он предпочитал продать их с убытком, лишь бы они быстрее оборачивались. Он проник еще глубже в женское сердце, придумав систему «возврата» — этот шедевр иезуитского обольщения. «Берите, сударыня, вы возвратите нам эту вещь, если она перестанет вам нравиться». И женщина, которая до сих пор сопротивлялась, теперь покупала со спокойной совестью, находя себе оправдание в том, что может отказаться от своего безрассудства. Возврат вещей и понижение цен вошли в обиход новой торговли, как основные ее методы.
Но особым, непревзойденным мастером Муре проявил себя в области внутреннего устройства магазина. Он поставил за правило, чтобы ни один уголок «Дамского счастья» не пустовал: он требовал, чтобы всюду были шум, толпа, жизнь, потому что, говорил он, жизнь притягивает другую жизнь, рождает и множится. Для этого он придумывал всевозможные уловки. Во-первых, требовалось, чтобы в дверях всегда была давка — пусть прохожие думают, что здесь вспыхнул бунт; он добивался этой давки, размещая при входе удешевленные товары — ящики и корзины с продававшимися по дешевке предметами; поэтому тут вечно толпился бедный люд, преграждая дорогу остальным покупателям, и можно было подумать, что магазин ломится от наплыва публики, тогда как он часто бывал заполнен только наполовину. Кроме того, Муре умело скрывал в галереях плохо торговавшие отделы, например, летом отдел теплых шалей или отдел ситца — зимой. Он окружал их бойко торговавшими отделами и скрывал в шуме и сутолоке. Он один додумался поместить ковры и мебель на третьем этаже, ибо покупательниц тут бывало значительно меньше, а потому размещение этих отделов в нижнем этаже привело бы к образованию пустот. Если бы Муре придумал, как пропустить через свой магазин всю улицу, он, не колеблясь, осуществил бы эту идею.

Знакомо просто до боли! Шарики, Карл, шарики! А ведь написано в 1883 году! Но при этом нельзя и не сочувствовать его жертвам. Скольких погубило созданное им роскошное чудовище?

Забившись в уголок неосвещенной кареты, Дениза, укачиваемая мерным движением похоронной процессии, слушала нескончаемые жалобы старого торговца; из окошечка она видела, как катафалк, проехав по улице Шоссе-дʼАнтен, стал подниматься по улице Бланш. Ей мерещилось, что за дядей, шагающим молча, тупо, точно оглушенный вол, раздается топот большого стада, которое ведут на бойню, — то была поступь обанкротившихся коммерсантов целого квартала; в их лице вся мелкая торговля шлепала по мокрой мостовой стоптанными башмаками, влача по парижской грязи позор своего разорения.

Поэтому и хэппи энд тут для меня сомнителен. Где справедливость и счастье для семьи Бодю? Двое в могиле, один в богадельне... Где оказался славный малый Делош? На улице без малейшего намека, что в его жизни будет что-то хорошее. Где старик Бурра, последний оплот сопротивления? Жалкий и смешной бездомный без гроша в кармане на старости лет. Где все те, кто оказался за боротом?.. А ведь многие из них хорошие честные люди, ничем не хуже Денизы...

Ну и кстати поговорим о Денизе. Собирательный идеальный образ, а не девушка она для меня. Изменил тут Золя натурализму. Да и даже если допустить ее реальность. Такая чистая, невинная, благородная девушка, оказавшись без гроша в кармане в большом городе, а также без связей, покровителей и тому подобного, обречена на один из двух сценариев, этот город ее в любом случае сожрет: не развратит, так убьет в прямом смысле слова, так что ее линия медленно, но откровенно скатывается в сказку. Хотяяя.... все мы знаем, что сказки заканчиваются свадьбой, а вот что будет дальше? Тут же явно эффект запретного плода, на сколько лет, а то и месяцев его хватит? В общем, циник я и реалистка)

Зато чем больше книг цикла я читаю, тем четче у меня вырисовывается «вселенная» Ругон-Маккаров, книги все сильнее пересекаются, хотя при этом их спокойно можно читать вразброс. Октав Муре, главный герой данного романа, уже хорошо знаком мне по роману «Накипь», да и частичку его юности я застала в романе о его родителях «Завоевание Плассана», а реконструкция Парижа со сносом улиц встречалась в романе "Добыча", где его дядя Аристид Саккар сколотил состояние на махинациях по этой самой реконструкции. Вроде не особо важно, но как бонус мне очень нравится, как-то я себя уже во Франции, нарисованной Золя в его эпопее, своей ощущаю)

А еще Золя это один из тех авторов, в рецензиях на книги которых я не могу удержаться от бесконечных восторгов по поводу языка! Настолько он мне вкусен, что я готова читать о чем угодно, настолько яркие картинки возникают в моем воображении, будь то игра на бирже, бал у местного богача или описание магазина:

У Денизы было такое ощущение, точно она смотрит на машину, содрогающуюся под высоким давлением от недр своих до самых витрин. Сейчас перед нею были уже не те холодные выставки, которые она видела утром; они казались согретыми и словно трепещущими от внутреннего волнения. Люди разглядывали их, женщины останавливались, толпились перед окнами, возбужденные от желаний. И ткани оживали под действием страстей, кипевших на улице; кружева чуть колыхались, таинственно скрывая за своими ниспадающими складками недра магазина; даже толстые четырехугольные штуки сукна дышали соблазном; пальто на оживших манекенах принимали все более округлые формы, а роскошное бархатное манто, гибкое и теплое, вздувалось, точно покоясь на женских плечах, облегая волнующуюся грудь, трепещущие бедра. От магазина веяло жаром, как от фабрики, и этот жар исходил главным образом от прилавков, где шла оживленная продажа и была сутолока, которая чувствовалась даже за стенами здания. В помещении стоял непрерывный гул, точно от машины, находящейся в движении в беспрестанно обрабатывающей покупательниц, — их сбивали в кучу перед прилавками, одурманивали товарами, а затем перебрасывали к кассам. И все это — с механической точностью, с силой и логикой передаточного механизма, захватывающего целые толпы женщин.

P.S.: Мои рецензии на другие части цикла "Ругон-Маккары":
"Карьера Ругонов"
"Его превосходительство Эжен Ругон"
"Добыча"
"Деньги"
"Мечта"
"Завоевание Плассана"
"Накипь"