4 Недобрый человек повсюду

Пьесу Бертольда Брехта я впервые прочитала на первом курсе; тогда она показалась мне в первую очередь остроумной и занимательной, а поставленные автором вопросы о природе добра и зла не особо взволновали мой ум.

Недавно же я посетила постановку Ильи Любимова на Таганке — ту самую, знаковую в истории театра, идущую на сцене уже почти пятьдесят лет. Когда-то Сун Янга играл Высоцкий, водоноса — Золотухин, а нынешнее поколение актёров интерпретирует роли с явной оглядкой на прославленных предшественников. Возможно, сейчас я буду говорить о пьесе скорее под впечатлением о спектакле и отзывах на него, так как многие зрители, к моему удивлению, истолковали увиденное в совершенно однозначном ключе. Неужели для меня одной уже в названии пьесы заложена ирония?

… а почему, собственно, Шен Те — “добрый человек из Сезуана”, а её кузен-двойник Шуи Та — злой?

Я придерживаюсь мнения, что вопрос о положительности/отрицательности персонажа решается по совокупности его поступков и результатам, к которым они привели; а вот благие намерения и позиционирование героя как доброго (им же самим или другими персонажами) решающими признаками для меня не являются.

Что хорошего делает провозглашённая “добрым человеком из Сезуана” Шен Те, эта пародия на образ “проститутки с золотым сердцем”, столь популярный в бульварной литературе?

Её первый “официально признанный” добрый поступок — дать приют странствующим богам. О том, что это именно боги, а не какие-нибудь мошенники/бандиты, она знает лишь со слов водоноса. В моих глазах решение впустить в свой дом трёх незнакомых мужчин (пусть и отрекомендованных весьма интригующим образом) выдаёт в Шен человека не столько доброго, сколько доверчивого и недостаточно осторожного. Допустим, мы засчитаем это за добрый поступок. А дальше?

Дальше Шен Те:

— помогает (в ущерб себе, между прочим) семье из восьми человек, которые когда-то дурно поступили с ней. Отвечает добром на зло — следовательно, укрепляет этих скотов в позиции, что можно творить что угодно безнаказанно, а пойди что не так — тебе подсобит жертва твоих же злодеяний. С готовностью предоставляемая Шен Те помощь позволяет оным фрикам оставаться бесполезными нахлебниками на её шее. Назовём ли мы добрым человека, который кормит голодных собственным мясом вместо того, чтобы научить их удить рыбу, раз уж так приспичило подкормить? Или всё же посоветуем ему обратиться к психологу с пожеланием научиться понимать, где границы твоей ответственности, а где — чужие?

— таким же образом щедро помогает разнообразным попрошайкам и проходимцам, благодаря чему они и дальше остаются таковыми (потребуется пинок Шуи Та, чтобы отправить их зарабатывать, а не выклянчивать кусок хлеба)

— собирается дать ложные показания на суде. Разумеется, с благой целью; разумеется, водоноса жалко в том числе и нам; разумеется, мы все понимаем, что жизнь порой предлагает непростой выбор… Вот только почему “единственный хороший человек в городе” ни на секунду не терзается мыслью, что врать под присягой — поступок очевидно плохой?

—собирается пролить дополнительное масло на и без того прекрасно работающий механизм коррупционной машины. Сун Янг хочет летать? Для этого нужна взятка? Окей, Шен Те достанет деньги, пусть любимый даст взятку, зато он будет летать!.. Любовь любовью, а моральная неразборчивость мало кого украшает. От самоубийства удержала — засчитаем за добрый поступок, но комплекс-то спасателя зачем на полную мощность включать?

По итогам этих поступков я смею предположить, что Шен Те никоим образом не увеличила количество добра в мире — напротив, и себе самой навредила, и дурным людям выдала индульгенции в неограниченном масштабе.

Тогда как её двойник Шуи Та ведёт себя — я не скажу “добродетельно” или “праведно”, нет-нет — однако я скажу “разумно”. И его деятельность приводит к тому, что

— табачная лавка процветает
— Шен Те хоть как-то удерживается на плаву, не пятнает себя ложными показаниями на суде, не отдаёт все деньги паразитам или вероломному возлюбленному (а могла бы при худшем раскладе скитаться по ночлежкам или ещё чего похлеще)
— беднякам и попрошайкам предоставлены рабочие места на фабрике + предоставлено какое-никакое жилье благодаря договору с цирюльником.

Шуи Та не ставит своей целью добро — и всё же его попытка позаботиться об интересах Шен Те как минимум способствует тому, что в городе понижается криминогенный фактор.

И вот здесь я хочу отставить сравнение персонажей и перейти к финальной сцене, которая мне прояснила многое.

В конце измученная Шен Те обращается к богам с просьбой подсказать, как же ей в столь трудных обстоятельствах остаться доброй; боги же отвечает “оставайся доброй, Шен Те! оставайся хорошей! человек должен быть хорошим!”

(Мне представляется осовремененная версия этой сцены: приходит женщина — несчастная, нищая, мужем битая — к православному батюшке — сыплет вопросами и жалобами, а он ей: “молись, постись, слушай радио Радонеж”)

Почему боги не снисходят до ответа Шен Те, а по сути глумятся над ней?

Потому что не знают, что сказать?

Или — не хотят сказать? (что вообще-то согласуется с их безразличием к человеческим судьбам и политикой невмешательства)

А если предположить, что они сами по своей природе злы — и навязывают людям представление о добре, наиболее способствующее росту зла в мире? Потому и называют “добрым человека из Сезуана” Шен Те — наивную девушку, своей безотказностью помогающую неблагодарности, лени и прочим порокам торжествовать? Потому и ставят её в пример? Предлагают ей быть идеальной жертвой в мире палачей — им же скучно будет без всепрощающего агнца? (здесь надо бы воззвать к сумрачным образам Христа и Мышкина, но мне лень)

Потому что истинно добрый человек умеет говорить “нет”.
Потому что зло существует, пока кто-то говорит ему “да”.

Но об этом расскажут в другой пьесе, поскольку в этой нет ни доброго человека, ни хоть сколько-нибудь внятного представления о добре. Откуда таковым взяться, если Сезуан подобен своим богам и умножает зло при реализации как благих, так и преступных намерений?
Может, абстрагироваться от понятий добра и зла и попытаться вести себя хотя бы разумно?

PS под руку мне подсказывают — некий экономист утверждал, что общественное благо рождается только благодаря тем, кто радеет о собственном. Никто не вспомнит, кому принадлежит концепция? Не Адаму ли нашему Смиту?