5 Сыщик-интеллигент или как в нечеловеческих условиях остаться гуманистом

Одной из главных особенностей формата "мемуаров" как литературного жанра является полнейшая загадка, что же ждет тебя под обложкой и в плане жанра (не секрет, что мемуары в подавляющем большинстве случае вообще не мемуары - это могут быть просто очерки, размышления на свободные темы или даже учебники по организации производственного процесса (Генри Форд)), и в плане литературных дарований. Человек, казалось бы, работавший в жанре слова, внезапно выдает абсолютно неудобочитаемые мемуары или, наоборот, солдат, литературному мастерству не обучавшийся, создает абсолютно невероятный, в плане качества и профессионализма, текст, соперничающий с лучшими произведениями Пикуля, но на материале, которому автор сам был очевидцем.
Когда берешь в руки мемуары профессионального сыщика (правда, автор сразу предупреждает, что это скорее "мемуарные очерки", но никак не "мемуары" в прямом смысле слова - эта точность еще не раз сыграет на руку автору) много ли можно ожидать литературных талантов? Мог ли в теле начальника (последовательно) рижской сыскной полиции, московской сыскной полиции и всей уголовной полиции Российской Империи скрываться не просто талантливый писатель но и философ-гуманист? Как-оказалось - мог.
Разбитые на три тома (явно с целью издать их массовым тиражом еще в далеких 1920-х годах) очерки, если объединить их, составят полновесную книгу - в современных условиях деление их на три части, конечно, представляется избыточным, тем более что автор, в плане смысла и содержания, их не разделяет - но у этого подхода есть иной плюс, и плюс огромный - мы можем наблюдать как достаточно скромный, в литературном плане, человек в 1-м томе, поднимает голову, начинает экспериментировать с жанрами и к 3-му тому пишет на уровне абсолютно профессионального писателя, который набил руку за десятилетия упорного труда - поразительная эволюция писательского таланта в таком, казалось бы, неожиданном месте. Хотя почему неожиданном? Один из первых людей, внедривших дактилоскопический метод в работу уголовного розыска, до этого внедривший антропометрический метод в работы - действительный статский советник Аркадий Францевич Кошко был инноватором, похоже, всегда - почему бы не проявить столь известную гибкость в литературе?
Сама работа представляет собой разнородные очерки, не объединенные ни хронологически, ни по характеру рассматриваемого дела. Единственное что их объединяет - это некий авторский замысел, общая драматургия, когда автор старается не повторяться с типом преступления, и старательно их перемешивает.
Надо сказать, автор предстает на страницах своих очерков достаточно большим гуманистом (в начале своей карьеры так вообще очень большим, особенно с преступниками - о чем он не без досады пишет в заключительных очерках своей работы, дескать, находился в плену заблуждения, что именно социальная среда толкает человека на преступление, и не может быть в образе и подобии божьем тяги к насилию изначально - только в результате жизненных перипетий и социального окружения. Увы, его надежды в нескольких очерках разбиваются в дребезги - в убийстве ли облагодетельствованным своего благодетеля, детьми - родителей и пр.).
Литературная изобретательность автора заставляет его экспериментировать с жанром, и пусть даже в начале ХХ века подобные вещи уже выглядели наивно - все-таки экспериментирует не профессиональный писатель, а профессиональный сыщик. Так загадочная история об исчезновении иконы из храма, со старательно нагнетаемой мистикой, подходит к своей кульминации, и разворачивается комичной историей неудачной кражи (кража в Успенском соборе); дело, отдающее бредом пьяного студента (как его хозяин хотел отрезать ему голову) вдруг превращается в запутанную криминальную комбинацию (Дело Гилевича); начало очерка абсолютно в духе Сатросветских помещиков Гоголя (с самоваром, разомлевшими после бани помещиками, пряниками, теплом очага и уютом) вдруг прерывается разрезанным на куски трупом девочки 14 лет, присланной им посылкой от их сына, а заканчивается так вообще отвратительной историей с криминальными борделями, изнасилованиями несовершеннолетних и убийствами (Гнусное дело) а, казалось-бы, банальное мошенничество вдруг оборачивается едва ли не лучшим юмористическим жанровым дорожным очерком начала ХХ века (В погоне за голубой кровью).
Во всех очерках автор остается верен двум своим принципам - профессионализму и гуманизму, притом, в случае дилеммы, выбирая в сторону последнего. Кстати, наказания за серии убийств, кражи и пр., памятуя о советском опыте, выглядят чрезвычайно мягкими - за 8 убийств 20 лет? Не пожизненное, не виселица, а 20 лет? За 2-а убийства 8 лет? Кстати, в обоих случаях преступники не досидели до срока - февральская революция их амнистировала. Надо сказать, что если автор о чем-то и пишет с искренней эмоцией, это с горечью о том, что произошло в 17-м году, когда сотни опаснейших преступников получили свободу, и свели счеты со своими жертвами, по показаниям которых они и попали на каторгу. Многие, кстати, устроились работать в НКВД (в рассказе "Прошлое чекиста" автор старательно избегает встречи с осужденным за тяжкое убийство "князем с кавказской фамилией", не только не досидевшим свой срок, но ставшим одним из руководителей одесского НКВД).
Даже несмотря на всю специфику рассказов автор остается высочайшим гуманистом, верящим, что доброе дело вернется добром (рассказ "Честнейший человек"), описывая свое прошлое начальника уголовного розыска с плохо скрываемой ностальгией и грустью, а свою жизнь в Париже описывает как "жалкое существование" в отрыве от своей страны и от любимого дела. Кстати, надежда на то, что власть большевиков временная, заставила его отказаться от предложения работы начальником в одном из подразделений Скотланд-Ярда (англичане традиционно испытывали к нашему герою, вернее, к его профессиональным навыкам, огромный интерес).
Если кому-то надоели детективы списавшегося Акунина, и он хочет получить впечатлений от интереснейшего аутентичного материала - эта книга для них. Абсолютно случайное открытие оказалось невероятно удачным. Да, многие дела покажутся наивными, но самое главное, что позволяет причислить данную работу к мемуарам - срез эпохи - здесь просматривается великолепно).