3 Три запева - три темных повести

Запев первый.
За горами, за лесами, в тайге нехоженной, у реки неприветливой стоят крепости твердые.
Не из камня они вытесаны, не из дерева построены – живые люди в них как бревнышки сложены.
Держат люди крепость лютую, жизнь темную. Тело уродуют, ум затворяют, душу калечат. А верховодят там старцы ветхие – и всяк свой толк проповедует, свой суд учиняет.
Староверы то. Нет единого у них предписания, а в каждой избе свой толк – кто на тополь молится, кто на дырку, кто на рябину.
Но наш сказ не про святость будет, а про любовь страстную и дела злодейские. Сколько изб – столько сказов потаённых да запутанных, не упомнить всех – хоть нотатки оставляй.
Что за мужики в той земле – ни словом сказать, ни пером описать. Лапы сильные, хрудь широка, мотня до полу, в бороде курчавой солнце прячется.
Бабы там – горемычные, худосочные да потрёпанные. Кто в казенный дом, кто в весёлый дом, а кто и у себя в избе камень грызёт, слезами умывается. А кто видная, складная бабёнка – та змеюка подколодная и паскудство творит. Ибо лишь в сраме дщерь Евы расцветать может, так в нашем сказе положено.
От самого анчихриста-Наполеона сказ поведём. Про всю жизнь сибирскую суровую расскажем.
Миллионщики, толстосумы проклятые, простой люд теснят, кровь высасывают. Сицилисты, политкаторжные аки ангелы белоснежные там расхаживают. Космачи дремучие лямку тянут, да в тайге золотишко подхоранивают. А жандармы, итить их в маковку, над людями изгаляются, насильники да каратели.
Борется крепость староверская с правдой комуняцкой, городская суматошность с сырой землёй. И любятся соколики с белицами, не без этого…

Запев второй.
Сказано у Иоанна:
«И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нём дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч».
Про войну буду нынче вам сказывать.
Казаки лихие – шашки золотые, хрудь в аршин, мотня до полу. В Петрограде были, самого Ленина ясно-солнышко видели. Ясно-солнышко светит над землею, в глазах праведных – за весь мир тревога.
Колчак-анчихрист по тайге рыщет, избы жгёт, народ губит.
Эсеры, баламуты серые, мужиков смущают, контру наводят.
Немец с чехом красных бьют, в штабных вагонах водку глушат.
Одна надёжа – большевик! Да далече от Петрограда до тайги добираться…
Ой, тошнехонько мне, ой тяжко. Поднимется брат на брата, сын на отца. Не солнцем холсты отбелятся – кровушкой выстираются. Ярость – на ярость; копыто – в копыто; зуб – в зуб; око за око; небу жарко будет!

Запев третий.
Али не умылась слезами земля сибирская? Али всех детей нашли-обогрели? Али в поле пшеница поднялась? Али потухли все пожарища?
Идёт-грядёт новая беда. Ишо скалится в тайге белый недобиток. Ишо не всю контру извели из деревни. Прячут буржуи награбленное под спудом, мешают трудовому населению, строят козни. Подводят под суд по ложному навету красных партизан и опору нашего правого дела – молодежь! И таится еще в избах изуверский староверский толк.
А там и Гитлер проклятый на Русь войной пошел – из каждой избы да по мужичку взял. Не вернулись мужички, сеять некому. Бабы спину гнут, надрываются. Дети малые отцов не видели, без призору растут, всё попуталось.
Только кулаки недобитые в тылу объедаются, да буржуи проклятые последнее с народу тянут.
А война прошла – возвернулась малая толика мужиков. Кто из плену, кто при ордене. Лишь бы живы были. А ведь жизнь без них бурной рекою текла, не останавливалась. Бабы детишек несут – на, смотри, твой родимый! А коли двое детишек да от разных баб? Всё попуталось…
Мужики-то побитые, поседелые. А всё то же – хрудь в аршин, мотня до полу.

Провела я с вами в сказах да песнях дюжину ночей. Про любовь и смерть, про окаянного Филарета, про праведную Ефимию, про бедового Коня Рыжего, про старого большевика Тимофея, про змею Дуньку, про честного Демида, про ясно-солнышко Ленина и светлый-месяц подполковника госбезопасности все вам рассказала.