5

Всё подряд мы тогда смотрели. Как с голодного края до хлебного города добравшиеся. До земли обетованной, где по три урожая в год с одного куска земли. И никакого троеполья, никакого "под паром". Неостановимый конвейер счастья. Начало 90-х и коммерческие телеканалы. На самом деле определение "пиратские" подошло бы лучше. Но тут уж... Мы же с голодухи были, понимаете?

В "Ночевала тучка золотая" Приставкина есть эпизод, когда оголодавшие детдомовцы по дороге на Кавказ проезжают на поезде через всесоюзную житницу, Кубань. Война идет, никакого порядка и расписания. Теплушки с детьми встают в чистом поле на целые сутки. Совсем рядом - туда и назад метнуться, заманчивая какая-то овощ зреет. Выходить строго запрещено, а воровать стыдно (так в советско-детдомовской школе учили). Да только голодное брюхо к ученью глухо. Пацаны, они близнецы, выбираются из вагона и тырят полные пазухи этих огурцов-переростков. Им почем знать, как в реальности огурцы должны выглядеть? Может до подмосковного детдома какие-нибудь бракованные доходили?

И они набивают животы сырыми кабачками. До отвала, от пуза. А после, ну, вы понимаете? Я к тому сейчас, что среди фильмов, которые довелось тогда посмотреть, случались действием очень похожие на сырые кабачки. По крайней мере, один такой помню. "Поворот винта" по Генри Джеймсу. Он в 92-м вышел, наши оперативно подсуетились с милым сердцу тогдашнего киномана гнусавым одноголосым переводом. Вуаля - ужасы с доставкой на дом. Самое свежее, никаких тебе тупых зомбей и поднадоевших уже к тому времени вампиров - призраки. Смесь викторианского романа с готическим, все донельзя рафинированно.

Посмотрела и надолго ощутила особый сорт душевного расстройства. Не понос (простите), но тошнота и температура, и вялость - все симптомы пищевого отравления неподходящим продуктом. Потом прошло потихоньку, даже и забылось. Подспудно где-то сидело в душе занозой. Зазубренным и нечистым инородным предметом. После, два или три года спустя, наткнувшись на книгу, поняла - читать не хочу, но буду. Надо как-то вынимать эту мерзость. По принципу "клин клином" или "подобное подобным".

И прочитала странную, больную, извращенную историю. В которой то ли над бедными осиротевшими, никому не нужными детьми сотворено надругательство. То ли сами эти дети настолько изначально глубинно порочны, с таким наслаждением измываются над бедной своей гувернанткой. В общем, еще хуже стало. Она так и осталась для меня скверной историей о людях, максимально исказивших замысел Творца в отношении себя. И не вспомнила бы долго еще. Да только есть в моей жизни другая история. Любимая до щенячьего визга.

Никто не разделяет моего восхищения "Тринадцатой сказкой" Дианы Саттерфилд. Максимум - кивнут, занятная история. А то и вовсе плечами пожмут. Для меня открытие нулевых. Целое десятилетие, за которое столько прочитано было. От, прости Господи, Донцовой до Акунина. И Кинг, и Пратчетт, и Лазарчук (ну, это кого больше всего люблю). И много-много Платовой и, да вот хоть Пелевин. Как среди таких архипелагов не затерялся крохотный единичный островок?

Все просто. Это настолько мое, насколько вообще может существовать на свете специально для тебя написаная книга. Лучший роман о природе близнецовости, рассматривающий явление во всех возможных аспектах: насильно оторванные друг от друга люди, самой судьбой предназначенные существовать в тандеме; одиночество в квадрате, в кубе, в десятой степени, сопровождающее Близнецов, из которых вырвали-вырезали партнера; но и возможность в процессе поиска себя, найти в другом человеке того, кто станет ближе тебе, чем кровный родич.

Эта вещь о совершенной одержимости Близнецов текстами. О взаимных обращениях, сопровождающих их на протяжение жизни: людей в истории, истории в людей. О любви к разным языкам, на которых говорят люди, о ненужных, на первый взгляд, в наш прагматичный век усилиях, затрачиваемых Близнецами на освоение и овладение ими. Ты просто приспосабливаешь вокабулярный аппарат к тому, чтобы понять своего, когда встретишь и суметь сказать так, чтобы он понял - ты свой. Оттачиваешь и шлифуешь инструмент понимания. О "Тринадцатой сказке" я могу говорить долго и без остановки. И без какой бы о ни было внешней связи с предметом. Вернемся.

Там есть момент, когда гувернантке Эстер подбрасывают вместо читаемой ею книги сочинение господина Джеймса. "Эта книга, - с негодованием говорит молодая женщина, - Написана человеком, который очень мало знает о детях и совсем ничего не знает о гувернантках". Не могу не согласиться (имея в виду собственное педагогическое образование и опыт общения с детьми). Но именно этот эпизод, с подброшенным романом, как-бы говорящим: Тебе здесь не место, не уберешься - худо будет. Так вот, именно это напомнило о "Повороте винта" и странной цепью ассоциаций привело к "Тучке золотой" и, знаете ли вы, знаете ли вы, милостивые господа, что самое главное? Эти истории невероятно, потрясающе похожи.
В обеих речь об осиротевших близнецах. До которых никому нет дела, и помрут завтра - невелика забота. Неважно при этом, что одна пара обитает в ветшающем британском поместье, а другая - советские детдомовцы. Те и другие по праву рождения могли бы претендовать на лучшее из возможных образование и воспитание, а растут, как сорная трава, сами по себе. Неважно даже, что одна пара девочки, а другая - мальчики. Они близнецы, одно целое и вдвоем они - сила, умеющая противостоять жестокому равнодушному миру, который растопчет одиночку, не заметив.

Там и тут в мир одиноких детей входит молодая женщина, казалось бы, искренне привязанная к ним, исполненная добрых побуждений, желающая помочь в социальной адаптации. И в обоих случаях предает, прежде навредив, напортив, сколько возможно. Там и тут один из близнецов погибает страшной смертью, а место его занимает ( и имя принимает себе) ребенок посторонний. Для целого света становящийся тем, другим, ушедшим в никуда. И для чужого ребенка такая метаморфоза - суть единственное спасение от равнодушного жестокого мира, который раздавит, не заметив.

Вот за тем и нужна была эта книга. Поворотом винта, соединившая любимые книги,
из 80-х прошлого века и из нулевых века нынешнего. О которых в жизни не подумала бы, что есть что-то общее.