4.5 В дыме курилен

Ещё одна книга, где я затрудняюсь с оценкой и с тем, чтобы сказать, что же не понравилось. Концовка? Да вроде нет. Любая иная попросту бы выбесила. Вот в "Башне одиночества" вместо обещанной мистической концовки - пшик. Просто в "Оракуле" где-то страниц за пятьдесят я наконец связала в голове всё происходящее, сказала "вау!"и чем именно закончится вся затеянная интрига, когда интрига уже стала мне понятна, прекратило прокатывать на рельсах интереса.

При всём том следует признать, кто книгу стоит отнести к разряду "вот бы мне её прочитать лет пятнадцать назад". Не сказать, что эта секция у меня такая уж большая, но постепенно я начинаю её заполнять. Туда идут книги, которые именно тогда захватили бы меня своей мистической составляющей, заставили бы не сухо выискивать полезные для меня сведения (в данном случае исключительно про греческие мистерии культа мёртвых), а переживать за героев. Потому что у книги все шансы понравиться искушённому читателю триллеров.

Но давайте сразу предупрежу - книга была написана лет за пятнадцать до "Кода да Винчи", потому никакого "ищут старинный артефакт" тут нет. Хуже того, Манфреди настолько взрывает к Зевсовой бабушке обычную схему построения сюжета, что книга обязана понравиться уже за одно это.

Профессор находит на раскопках сосуд, имеющий отношение к культу мёртвых (спуск Одиссея в Аид) в эллинской культуре, но открывшиеся врата в Аид высасывают у него все жизненные силы и он просит сторожа на раскопках отвезти его вместе с находкой в Афины по странному адресу улица Дионисиу, 17. Однако живым профессору доехать не суждено, а эта ночь именно та, которую избрали войска хунты, чтобы штурмовать Политехнический музей, убивая и наматывая на гусеницы танков оппозиционно настроенных студентов.

Тут я сделала остановку и залезла в вику. И в очередной раз порадовалась, что молодость нашего поколения пришлась на 80-90-е, когда мы своими глазами видели крушение старых деспотий и человеконенавистнических идеологий. В конце семидесятых Европа далеко не вся могла щеголять прилагательным "свободная". Понимая будущую гибель, тоталитарные режимы стремились кровью склеить разваливающиеся здания власти. В эту ночь трое друзей - итальянец, француз и англичанин будут пытаться спасти девушку одного из них, студентку, чьё появление на студенческом радио сделало её желание желанной добычей для полиции. Будет и полиция, которая пытками будет пытаться переиграть старания молодых затеять интриги по спасению. А через десять лет им предстоит встретиться - одному мстителю, который будет кровью виновных мостить себе мост из мира мёртвых, и паре друзей, которые никогда не смогут выкинуть из головы события той ночи. Но причём здесь старинный сосуд и кто тот загадочный человек, который живёт в вечно закрытой типографии по улице Дионисиу, 17?

В чём Манфреди совпал со мной - он визуал. Как ни странно, "Башня одиночества" более поздняя книга, но по визуальной красоте эпизодов БО в подмётки не годится ОМ. Два эпизода - красивых и мистических, причём таких, каким я не смогла найти аналогий, сделали мне книгу. Первый - это предсказатель-отшельник, живущий на продуваемой всеми ветрами горе. Манфреди удалось передать ощущение одиночества и жути, возникающей там, где остаётся только человек и вся громада природы, выбирающая себе губы богов, чтобы разговаривать с человеком. Второй эпизод - это когда подруга одного из друзей Мирей, пользуясь отсутствием хозяина, заберётся в пустующую типографию на Дионисиу, 17. По сути, именно Мирей и заставила меня снять полбалла книге, так как её попытка "всё разведать", раздражала меня неимовероятно, но тишина в типографии, попытка спрятаться от звука шагов, найденные бумаги, оранжевые фонари, старающиеся развеять мрак греческой ночи (я не уверена, что в тексте про фонари есть, но в моей голове они присутствуют стопудово) - это то, что заставило примириться со всеми возможными недочётами книги.

Может возникнуть вопрос: зачем в этом романе о мести тем, кто устраивал репрессии, рассказ о сосуде, спуск в "Аид" и прочий мистический налёт? Поверьте, смысл есть. И послевкусие после книги остаётся ужасно странное. Когда твоё сердце жаждет "ещё-ещё мистики", сам Манфреди уверен, что мистики более, чем достаточно, потому что для него она в каждом проявлении Греции, в том, что описано с любовью, с той любовью, которая привлечёт любого, кто её разделяет - звуки телевизора из тратторий, ночные узкие улочки, море, яростно вгрызающееся в прибрежные камни скалистого острова, запах хлеба из ночной пекарни, бродячие собаки, ветер, который поднимает пыль веков, чтобы сложить из него одно давнее имя - Никто.