4.5

— Мама, эти кролики мертвые?
— Нет, Лиза, просто они спят. Вниз головой и внутренностями наружу

из популярного ТВ-шоу

Вопрос "читать или не читать, наконец, прозу Кейва?" прямо-таки стоял. Меня в 100% случаев повергают в смущение писательские попытки сколотить ВИА, взвыть вдруг под гитару о наболевшем, хрипло зачитать рэпчик или каким ещё жалостным образом проявить свои музыкальные способности. Не знаете таких? Я тоже предпочитаю делать вид, что не знакома - слишком уж всё это смахивает на сельскую самодеятельность. Работает ли правило в обратную сторону, стоит ли писать книги, если ты и так абсолютная звезда и лучший человек на планете (из условно осужденных за хранение наркотиков, конечно), а другие людишки лишаются невинности под твои мрачные баллады, отращивают или сбривают нелепые усы и устанавливают рингтон "Red Right Hand" для любимой тёщи? И если за "яростные госпелы, пластику адского богомола и нестабильный баритон" мужские журналы станут конспектировать твои правила жизни, а пара потерянных поколений - культивировать твой образ до тех пор, пока не вымрет, как мамонты, то умение завязать, кульминировать и развязать, навешать нарративной лапши, раскрыть характеры персонажей и прочее бла-бла-бла, присыпанное библиотечной пылью - под микроскопом проверят всякие пресыщенные дядьки в очках, и ведь могут даже "Букера" ни разу не дать.

Не лишалась, не отращивала, не сбривала, не устанавливала, глаз дополнительной оптикой не вооружён. И, тем не менее, Ник Кейв - "певец мой любимейший" - я готовилась к тому, что объективной быть не смогу. Для пущего критического настроя раздобыла даже себе вот такую картинку:

можно взглянуть

свернуть

Надо сказать, не помогло. Так что, как любит предупреждать небезызвестный сайт, в чьём арсенале имеется столь необходимая мне сейчас розовая плашка: эта статья полна любви и обожания.

С литературой Кейв творит что-то непристойное и в тоже время чудесным образом возвращает ей смысл и страсть. Хроника стремительного падения помешанного на золотых шортиках Кайли Миноуг, беспробудно бухающего продавца чудодейственных средств для вечной молодости, который совершает трёхдневный марафон навстречу смерти, ездящей в красной бетономешалке - это ещё и идеальная семейная сага. Здесь фигурируют аж три поколения Кроликов - Старший, из последних сил отхаркивающий прогнившую жизнь, как раковую опухоль, Младший - в походных условиях вырабатывает иммунитет к безумному миру, подслеповатыми глазами изучая жизнь по энциклопедии и по хаотичным телодвижениям Среднего и заглавного Банни Манро, мимо которого жизнь свистит на первой космической, кусками сдирая слабую плоть и заблудившийся рассудок.

В принципе, Кейв не покидает родные осины - перед нами знакомая картина ритмически выверенного личного апокалипсиса. Пишется она канареечно-желтым, кроваво-красным, приторно-леденцовым и чёрным-чёрным-чёрным. А потом вдруг устает прикидываться монолитным полотном и распадается на множество обведенных жирной рамкой картинок, и над головами персонажей повисает молчание или вопрос, вписанный в каноничное облачко. Покадрово выстроенная, дико кинематографичная - странно что еще никто не снял, омерзительнейшее бы зрелище вышло.

"Он чувствует себя так, будто играет "третий труп слева" в чьем-то чужом кино, в котором все разговаривают на несинхронизированном марсианском языке, а субтитры - на монгольском или на каком-то еще таком."

Вот загаженная чайками машина героя, на которой он, насвистывая популярный мотивчик, въезжает в повествование, вот галстук с мультяшными кроликами, вот леопардовые трусы, в которых мгновенно происходит алхимическая трансмутация при мысли о любой женской промежности, вот краснорожий и рогатый убийца с вилами, вот огни дешёвого мотеля, похмельный ужас от возможности дневного света, вот мобиль в виде солнечной системы над кроватью заброшенного сына, и солнце падает за дома, плавится и паясничает последнее лето, жирафы, как громоотводы, ловят молнии, а раскаленный центр земли неумолимо начинает вытягивать внутренности, вот сотни бутылочек из мини-бара и мятая сигарета в углу разбитых губ, физически ощутимое и видимое воспалённым глазом чувство вины. Вот, будто в рапиде, наплывают тела проституток, официанток, домохозяек, нахальных нимфеток, старух, звёзд эстрады, передознувшейся наркоманки и даже одной женщины-полицейского, между ног которых он привык искать и находить мимолётное и зыбкое убежище от изматывающей пустоты внутри и вокруг, чреватое окончательной потерей себя; вот мёртвая жена в чём-то оранжевом и прозрачном висит на оконной решётке, как знаменование конца надежд и начала финального забега, вот Банни Манро - смешной человек, на которого больно смотреть, "еще ни один мастурбирующий мужчина не чувствовал себя таким одиноким и заброшенным как он сейчас."

Я не могу судить, получается у Кейва то, что принято называть художественной прозой, или нет. Но эта книга явно не желает коротать время в скучных списках бестселлеров или прозябать на отведенных экзотическим сочинителям полках книжных магазинов. А желает она быть грязным, жарким, трагичным и ироничным чёртовым блюзом, который добавит каплю приятной душевности вашим ночным кошмарам сегодня. Лучший выбор!