5 Двенадцать подвигов Оскара Мацерата

Опера для мальчиков на русском языке. Либретто

Парсифаля помните? Вот и я тоже не очень. В общих чертах: в 1862 г. Вагнер перерабатывает для себя сюжет, переработанный фон Эшенбахом в XIII в. из неоконченного романа Кретьена де Труа (средневековый постмодернизм, да), и речь во всех трёх источниках идёт о некоем Граале. Что такое Грааль, никто до сих пор точно не знает. У Эшенбаха это чаша с кровью и идущее бонусом копьё Лонгина (копьё, кстати, нашли ночью 2 мая 1945-го в одном бункере, в 1970-х оно точно находилось в фондах ТМИИ им. Пушкина, а вот потом таинственным образом исчезло). У Вагнера Грааль - светящийся камень с четырьмя девицами впридачу. В рыцарском романе Гюнтера Грасса «Жестяной барабан» (1959) Граалем, кажется, является барабан и две палочки. Но без женщин, естественно, не обошлось. Как истинный рыцарь своего времени, благородный Оскар Мацерат борется с несправедливостью, защищает сирых и убогих и оделяет своим внимание множество прекрасных дам.

Первой, естественно, была Мария. У Марии длинные тощие предплечья, покрытые редким белым нежным пушком. Когда она сердится, по коже её бегут мурашки, топорщится лёгкий пух. Оскар любит играть с Марией в игру с порошком. Стыдно думать про них что-либо дурное, они ведь ещё почти дети. Порошок - шипучий и со вкусом ясменника. Хоть убейте, не знаю, что за ясменник такой, и какой у него вкус. Как у ревеня, наверное. По крайней мере, у меня с юностью связан вкус именно ревеня - терпкий и кислый - как прохладное летнее утро на веранде. У Марии аккуратные узкие стопы с голубым рисунком рек, ниспадающих со скользких горных склонов к дельте тонких пальцев.

Потом Оскару зачем-то подвернулась Греффиха, ума не приложу, что он в ней нашёл. Греффиха напоминает старую самку лосося, стремящуюся на нерест, чтобы после него, наконец, издохнуть. Оскар играет с ней в игру: она уже полиняла, а икры всё нету, и чешуя летит на землю. Хлюпает кровь в уставших жабрах и в огромных красных глазах. Это время нереста. Он взасос целует рыбу, а она плюет молоками ему в лицо, и он не смеет утереться. Собака будет метить пляж, а рыбе нужно быть одной.

Далее Оскар встречает Люцию Реннванд с треугольной мордочкой, пожирающую бутерброды с колбасой прямо в кожуре. Встречаются они в католической церкви Сердца Христова, где Оскар пытается вернуть свой Грааль, свой барабан и преломленное копье, их настоящему владельцу. Каким-то образом впихнуть их обратно. Тяготится ли Оскар своим Граалем? Нет, скорее, у Оскара, несмотря на его рост, тоже огромное, доброе и щедрое сердце. Он пытается вопрошать своим сердцем у сердца хозяина Грааля. Может ли сердце треснуть? Может ли сердце вскрикнуть? Можно ли сердце мучить? Можно ли сердце выкрасть? Может ли сердце спеть нам? Может ли разорваться? Может ли превратиться в камень? Можно ли подарить сердце? Многие хотят видеть сердце справа, но посмотри-ка - оно же слева! Тут это непотребство замечает востроносая Люция и вступает своим слегка простуженным контральто, под сводами церкви звучащем особенно драматично: «Богохульник, мать твою, а ну иди сюда, душа пропащая, к кому решил лезть?! Ты, сатаны прислужник! Ну, иди сюда, попробуй меня перекрестить, я тебя сама перекрещу, ах ты заблудший, антихрист чёртов, будь ты проклят, иди, еретик, крестить тебя и всю твою семью, безбожник падший, вероотступник, грешник ада, иди сюда нечестивец, дьявола раб, иди сюда!» Об этой встрече с Люцией Оскар будет с содроганием вспоминать всю оставшуюся жизнь.

Розвита Рагуна - известнейшая сомнамбула Италии, достав миниатюрный веер, взволнованно им обмахивается. Берегите друг друга от скорби, поёт она, и от сердечной боли, потому как короток миг, отведённый на то, чтобы быть вместе. И даже если вы будете вместе долгие годы, они покажутся всего лишь минутой одной. Берегите друг друга от одиночества.

В Дюссельдорфе я встречаю сестру Доротею. К глубоко личной встрече нас сподвигли такие вещи бюргерского быта как платяной шкаф и половик из кокосовых волокон. Дело происходит поздно ночью, я пою под дверью Доротеи романтическую серенаду: «Хочу я доверия, хочу лишь согласия, хочу поймать твой взгляд и сердечный порыв контролировать. Чтобы ты видела лишь меня, чтобы ты слушала только меня. Я хочу твою мечту, хочу твою энергию, хочу твои руки, хочу утонуть в восторгах твоих».

Весна в Париже. В молодой стремительной девушке с задумчивым взглядом Улле Раскольникофф сложно узнать докторанта и преподавателя Дюссельдорфской академии художеств. Ещё сложнее поверить в то, что до Дюссельдорфа была другая Мекка международного высшего образования - Оксфорд, но абсолютным безумием кажется то, что предшествовал им самый что ни на есть Литературный институт имени Горького. При этом надо учесть, что в Улле один метр семьдесят восемь сантиметров росту, что она более чем стройная, обворожительная и хрупкая и заставляет при этом вспоминать Боттичелли и Кранаха сразу. Её длинная и гладкая плоть, покрытая нежным детским пушком, примерно такого же цвета, как мясо лангусты. Волосы на лобке кудрявые и рыжеватые, а волосы под мышками Улла бреет каждую неделю. Но с Уллой Оскару ничего не обломилось, потому что взаимность должна быть обоюдной, а самые высокоорганизованные существа в Париже - вороны.

Зато однажды я угодил с сестрой Гертруд на танцульки в Лошадиный замок. Замок состоял, по сути, из одного единственного зала, в котором размещалась ранее школа верховой езды. Еще пели вечерние птицы, а в воздухе уже звучала музыка.
- Let's rock, - говорю я сестре Гертруд, - У меня хорошие новости. Тот шипучий порошок со вкусом ясменника, что ты любишь, снова вошёл в моду.
- У меня руки иногда назад заламываются, - отвечает она.
Она все наполнена секретами, эта сестра Гертруда. Тут начинается медленный танец, я беру её в оборот и начинаю:
- Я буду всадником, ты будешь лошадью. Я сяду верхом и мы пойдём вскачь. У меня есть ключ, у тебя - замок. Я вколю значок тебе в руку.
Гертруда краснеет и убегает. Занавес.

Там же на дискотеке Оскар подцепляет двух библиотекарш, Хельму и Ханнелору. По крайней мере, они так представляются. Хельма весьма разговорчива, Ханнелора же, напротив, очень молчалива. Они приводят Оскара к себе в библиотеку. На улице ночь, и неожиданные книголюбы вряд ли им помешают. Оскар предвкушает едва уловимый аромат ванили от старой бумаги, разбросанные по стойке библиотекарские карточки, заполненные небрежным ветреным почерком, изящные тёмного дерева стеллажи, зажавшие в себе хрупкие фолианты, длинные списки рекомендованного к прочтению различными образовательными ведомствами, в спешке приколотые к стене, лежащие в специальном ящике белые перчатки для длительной работы с бумагами и хранилище с по-настоящему лакомыми кусочками. Следы верёвки на ровных тощих ногах, фиолетовые укусы и багровые следы звонких шлепков на упругой круглой заднице. Густые чёрные потёки туши вокруг серо–голубых глаз, тех, что слегка на выкате. Спутанные светлые волосы, с прядями, прилипшими к губам. Следы прищепок на дерзко торчащих сосках ее маленькой груди. Звонкие пощечины и слегка подбитая губа, когда ты промахнулся сгоряча, а она, лишь закусив её, попыталась сфокусировать на тебе свой взгляд, но так и не смогла этого сделать. Следы твоих зубов на её ступнях, когда, между делом, ты с удивлением замечаешь, что к одной из них прилип откуда–то из–под кровати взявшийся старый, ещё довоенный, трамвайный билет, а его серия и номер намертво врезаются в твоё сознание. Где это всё? Наша опера подходит к концу.

Оскар в Америке. Медленно вплывает на корабле в нью-йоркскую гавань. Статуя Свободы, которую он завидел ещё издали, внезапно предстаёт перед ним залитой ярким солнцем. Её рука с мечом по-прежнему поднята, фигуру её овевает вольный ветер. Какая высокая, говорит он себе, меж тем как всё более густой поток носильщиков, тянущийся мимо, мало-помалу выносит его к самому борту. Ему уже нравится этот милый сердцу деловитый хоровод грузчиков на причалах. Скрипки играют свободные ноты, кажется, мелодия идёт из самого Белого дома. Оскар поёт финальную арию:

Малявка притворился мёртвым
Он в смерть играл
Хотел остаться сам с собою на один
На время сердце замерло его
Причислен к мёртвым и зарыт в песке
С часами музыкальными в руке
Могилу первый снег накроет
И холодом разбудит хитреца
Чтоб зимней стужею в ночи
Он пробудился
Мороз завёл его часы
И тихо ветер засвистел
Из под земли ребёнок пел:
Бей, барабан!
Солнце не осудит
Море не размоет прочь
Ветер не остудит
Север поцелует ночь

А теперь все вместе