5 Говорят, что нас там не примут

В народе подобные эпосы принято называть чернухой и обходить стороной ради собственного же душевного равновесия. Это в Европе любят социальные драмы, а в России и без того тошно. Но Сенчину оно и нужно. Читай и отплевывайся. Отплевывайся, но читай.

Автор преподносит нам жизнь среднестатистических москвичей (а впрочем, в Москве ли дело?) в десяти безжалостных главах, где люди – просто люди. Они устали. Они не вовремя. Они одиноки. Но главное - грешны. Громкость человеческого падения Сенчин прибавляет до максимума без эвфемизмов и опущенных сцен. И это дно куда глубже, чем у Горького. Герои Сенчина выглядят не только потерявшимися, но и потерянными. Они уже не ищут выхода, не ждут чуда, не надеются на помощь. Этим бесконечным нагромождением «не» дышит каждый рассказ, что, в конце концов, делает чтение невозможным, даже противным. Но страшно не само падение, а жизнь, в которой это падение неизбежно. Не люди виноваты, а людей виноватят обстоятельства.

«Человека обжигают, постоянно и неумолимо. И пока тебе нет двадцати, ты еще способен чувствовать ожоги, эти ядовитые пятна, плевки мира… Ты еще пытаешься освободиться, убежать, спастись. Но потом яд покрывает полностью, с пяток до темечка, и тогда уже все, тогда не потрепыхаешься. < … > Яд втекает внутрь, заполняет легкие, кишки, мозг. По венам течет не кровь, а… Ну, ты понимаешь. Все! Теперь – существуй и молчи, думать – и не пытайся. Живи… в общепринятом смысле слова…»

И можно сколько угодно говорить, что эти обстоятельства показывают нашу истинную цену. Сенчин не философствует, а лишь беззастенчиво показывает то, что есть. Слишком откровенно, слишком низко, слишком пошло. Все в рассказах «Московские тени» слишком. Хочется крикнуть: «Хватит же, хватит! Не бывает такого! Не с нами и не про нас!». Обывательски-маргинальную прослойку московских дворов автор не без удовольствия преподносит как вишенку на торте. Он любуется ею, почти восхищается. Ведь что естественно, то не безобразно. А герои рассказов медленно, но верно действительно становятся чем-то естественным. Со всеми своими язвами и червоточинами, ненавистью и безразличием, злостью и … обстоятельствами? В кипящей и кишащей пинками и подзатыльниками жизни персонажи - и правда всего лишь тени. Тени самих себя в более счастливой и удачной параллельной вселенной.

«Как-то я ехал с одной девчонкой в метро, ей лет пятнадцать так. Такая симпатичная, хорошая девочка, чистенькая, веселая. И когда поднимались по эскалатору, она глянула вниз, туда, где толкалась людская масса перед началом ступенек. «Вот бы им туда гранату, а, - с интересом сказала девочка. – Вот бы было прикольно»

Парадоксально, но неприкаянным душам Сенчина не хочется сочувствовать. Кто-то вспомнит «Дурака» Дмитрия Быкова и презрительно процитирует: «Неужели ты не понимаешь, что мы живем как свиньи и дохнем как свиньи только потому, что мы друг другу никто!» - и, возможно, будет прав. Но Сенчин и не хочет, чтобы его тунеядцев и алкоголиков жалели. В его представлении они – герои нашего времени, которые, нет, не живут, а выживают вопреки всему и несмотря ни на что, неся высоко поднятый изодранный флаг чести и принципов. Автор будто хочет сказать читателю: это настолько плохо, что даже хорошо! И вот тут этот самый читатель начинает ужасаться и нервно ломать пальцы. Это уже с ним. Это уже про него. Без присущих русской литературе дидактичности и морализаторства Сенчин находит путь к той самой хате, что обыкновенно стоит с краю и не ведает, что пожар, где бы он ни начался, пожирает всю деревню, если вовремя его не потушить. Но как? На этот вопрос писатель ответа не дает. «Московские тени» - не лекарство. «Московские тени» - боль. И станет ли эта боль той, что можно по примеру героев вылечить Персеном, или же превратится в раковую опухоль – решать лишь нам. «Мы получаем то, что хотим. Собаке собачье».