4.5 Наливные яблочки русского абсурда

Проснувшись однажды утром после беспокойного чтения пьес Садур читатель обнаружил, что он у себя в постели застыл в одно целое: в дурака. Цельного, круглого. Совершенного в своем роде дурака. И дураку тому уже не до чтений-обсуждений и не до прочих радостей интеллигентских. Ему скорее катиться надо золотым шаром подальше от городов больших, катиться по усталой сырой земле, раскидывая гнилую картошку да увиливая от босоногой Убиенько, подмигивая коту Фалалею да деду Андрейке, по садам буйноцветущим, мимо избушек-развалюшек да замков ложноготических, долго-долго вдоль Волги-матушки на остров Чардым, а потом дальше, дальше, по следу рысьему (видели же её? ушки домиком, лапки колечком), за поля, за рощи, за снега, туда, где слегка поблескивает деревушка. Лишь бы к кому живому когда-нибудь, лишь бы по живому, не по рельсам. Рельсы для дурака – смерть. Рельсы, они вообще – смерть. Случись только машинисту от белого света отворотиться да на мертвечину графика глянуть, вжух – и из одного дурака уже два полудурка. А на полудурках далеко не уедешь. Но ты, машинист, ехай пока, ехай, не об тебе пока речь. Без рельсов-поездов жить можно. А без дурака – никак. Ничо же нету кругом. Одни стихии. Катится себе дурак и тем мир вокруг себя творит. Было ничего, а глядишь – уже и что-то. Нелепое. Дурацкое. Но ведь как-то крутится. А на пустыре видели карусель? Ржавая. И ключик потерян. Это наш мир и есть. Мир красивый же. Галактика… говорили… чтоб вам не скучно было. Игрушки вам давали. У вас же мозги. Вам же думать надо. Надоело! Все! Хватит!

Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил… Ой, кажется, слова не из этой сказки. Но сам Франц Кафка где-то здесь. Близко. Только глаза закрой и руку протяни.

Если бы только он родился попозже и пожил в пространстве, где Кафку делают былью с упорством, достойным лучшего применения. Где конституцию ту просмеяли. Где смешно на французский ум. Где на всякий ум – смешно. Если бы Кафка почаще читал Гоголя, которого он, как известно, очень любил. Но и про Чехова не забывал бы. И про Салтыкова-Щедрина. Если бы пережил Вторую мировую. Если бы узнал, зачем инженеров посылают «на картошку», что такое «прогрессивка», кто такие Щорс, Черномырдин и «новые русские». Если бы дожил до полётов в космос и увидел, что жизнь человеческая от этого никак не изменилась. Разве что мир стал расшатываться. Мир любит, чтоб человек по нему сам ходил, а не в ракете носился. Жизнь – что она такое? Миг. И человек честно заполняет свои миги. Ну, или как умеет. Был землемер, стал бульдозерист. И вокруг то ли люди то ли муляжи. И одиночество. И тоска. И кто-то снова в прежней позе: щека на рельсах, а зад к звездам. И если бы Кафка подумал… Нет, ни былое ни думы не годятся для этих широт. Проверяли уже.

Если бы Кафка прекратил думать. Если бы почувствовал. Если бы Кафка стал женщиной.

Эх, чудная бы вышла баба.