5

Казной ли похвастать? Много ее у меня, а отдашь долг,еще больше будет. Сапогами? Так вы все в моих сапогах ходите. Молодой женой Василисой Микулишной? Да дома она сидит, по пирам не шастает. А нужно будет, всех вас больших бояр и тебя, Князь, вокруг пальца обведет...

"Откуда вести такие", - очаровательно интонируя, говорит Василиса Микулишна из любимого мультика моего детства, услыхав о несчастье, что приключилось с мужем. После режет роскошные косы, переодевается в мужское платье (татарское в фильме, но есть былина о той же героине с тем же сюжетом, где дивная травести предстает в роли сына польского короля). А спасши любимого из столичного застенка, увозит его домой в Чернигов (по второй версии - в Литву). Муж за долгом к киевскому князю пришел, напомню, кредитовалась центральная власть у широкоплечего красавца. Так уж было на Руси-матушке заведено.

Все с ног на голову в этом романе. Все не так, как привычно. Три Священных Тельца (не в астрологическом, исключительно в сакральном смысле) русской словесности принесены на страницах в жертву апологии Бенкендорфа. Помнила его имя. Смутно, а в придачу: царский жандарм и душитель свобод в России. Преследователь Пушкина еще. Потому и помнился. В такой связке. Как у Булгакова: "Мы теперь всегда будем вместе,... раз один, то значит тут же и другой". Думаю, сомнений в том, что Пушкина вспоминают первым, ни у кого не возникнет.

С легенды о Ставре Годиновиче и Василисе Микулишне не случайно начала. Времена Киевского Княжества в описываеую эпоху давно сменились Российской империей, суть осталась прежней. "Уж коли рождены мы все перенимать, нам у китайцев стало бы занять их мудрого незнанья иноземцев. Чтоб умный добрый наш народ хотя по языку нас не считал за немцев". Народ умен и добр, но править собой призывает варягов. Другое, видно, качество русского ума, не хватает в нем государственности, масштаба, широты охвата. И чего там еще было у наших правителей всю дорогу, с чем они успешно делали из страны с богатейшими ресурсами колонию, достойную только обносочки с европейского плеча носить.

Ах, он хорош, герой. На голову (полторы) выше окружения во всех смыслах. Красавец атлетического сложения, от природы умен и в науках искушен, прошел в юности суровейшую школу выживания, храбрец, родовит и богат. "И все, поверх зубов вооруженные войска, что двадцать лет в победах пролетали, все это, до последнего листка, я отдаю тебе, планеты пролетарий". Б-рр, извините это другой красавец и атлет с примесью иноземной аристократической крови и время чуть позже помянутого. Не иначе, навеяло. В том смысле, что все сокровища ума и сердца герой романа отдает на службу Государственности Российской, просвещению и Грядущему Освобождению любимой Родины (которая у нас с ним разная, если что).

Очарована романным Бенкендорфом, да что там, влюблена в него. Не помехой многочисленные пороки и странности поведения, и странности предпочтений, о коих с невозмутимой откровенностью поведал от первого лица Александр Христофорович в романе имени себя. Хотелось бы, чтобы достоверности, н-ну, проверяемости, скажем, было больше. Думаю, автор проделал огромную изыскательскую работу в архивах. Но сведения, изложенные на страницах книги, не получившие официального подтверждения, остаются чистой литературой.

От которой совершенно уплывала, читая и впадала в странную эйфорию (не иначе, мистическое притяжение героя) и растягивала чтение, сколько возможно надолго. Это хороший роман моя книга года, при том, что год выдался очень богатым на хорошие книги. Одно дело ум и сердце, однако, но такого, на физиологическом уровне, воздействия давно не испытывала. А когда и было, совсем другого автора книги оказывали. Что до ума и сердца, есть в нем, против всех, вызывающих неприятие, вещей, такое вот. И мне довольно.

"Господь для меня — этакий нелюдимый, ворчливый, угрюмый старик… Я знал одного такого.
Он жил на хуторе вблизи Вассерфаллена. Его не любили. Он всю жизнь копался на полоске его личной земли, не пил, не курил, с женщинами не общался, а с прохожими — не разговаривал. Да к нему и не ходил никто, кому нужен настолько — бирюк?
Три раза в год он приходил в Вассерфаллен, садился на скамью у нашего дома, развязывал холщевый мешок и… раздавал детям подарки. Видно, после долгой работы одинокими вечерами ему нечем было заняться и он всю жизнь вырезывал игрушечки для детей. Из обычных полешков.
Не знаю почему, — в его игрушки было приятно играть. Они как-то по особенному удобно ложились в руку и были… будто живые.
Может быть я ошибаюсь, но в моем понимании Господь — в чем-то этот мужик. Он всю свою вечную жизнь все время — трудится. Я не знаю, что он там делает, но мне кажется, что если он вдруг перестанет трудиться, то… Ничего не будет. Ни меня, ни вас, ни всей этой Вселенной…
Мы — будто та грядка под Вассерфалленом, на кою все время наступает Болото. Опусти руки Господь и — конец. Болото сожрет нас за считанные часы. Ну, — может быть — годы…
Мы, отсюда, не видим этой работы, ибо нам не суждено подняться над грядкой. И, иной раз, когда сильный дождь, иль нежданный мороз прибьет нам листочки к земле, мы готовы ругать Господа за то, что он — не поспел. Не укрыл. Не обогрел нас Теплом. А у него — рук на все не хватает.
Потом придет время и он отведет в сторону лишнюю воду из нашей бороздки, укроет нашу часть грядки какой-нибудь ветошкой и все у нас восстановится. Не надо только Бога гневить… Ибо все, что Он от нас требует — чтоб мы жили и процветали. Чтоб не было среди нас ни болезни, ни порчи…
Чтоб мы дарили ему Плоды наши и Господь насыщался ими и мог продолжать свой Вечный Труд. Наша Миссия — Созреть и порадовать собой Господа Нашего. И тем самым — Помочь Ему в Его Трудах.
А он за сие — иной раз побалует нас Игрушечкой, сотворенной Им в миг краткого отдыха. И Игрушка сия называется — Счастьем."