5

Достоевского я люблю и глубоко уважаю за его великое знание человеческой природы (да-да, сюда бы в самый раз ту знаменитую цитату про разгадывание тайны вставить), его искренность и человеколюбие. В мои школьные годы «Преступление и наказание» стало единственной книгой, которую я прочитал по школьной программе именно вовремя, не раньше, и которая при этом мне понравилась (все остальные либо были прочитаны раньше, чем положено, либо не понравились). К 23 годам, помимо «Преступления», прочитаны (перечисляю в том порядке, в котором читал) «Униженные и оскорблённые», «Братья Карамазовы», «Игрок», «Идиот», «Дневник писателя». В течение своей жизни в любом случае прочитаю все книги Ф. М. — и вот здесь мы подходим к вопросу о биографии. Почему решил вообще, и почему именно сейчас? Для того, чтобы получить возможность соотносить развитие творчества Достоевского-писателя с течением жизни Достоевского-человека. В самом деле — прямых и косвенных заимствований из собственных жизненного опыта и впечатлений в творчестве Ф. М. очень и очень много.

Биография написана достаточно приятным языком и легко читается. Сараскина много цитирует переписку Ф. М. с друзьями и родственниками — и в связи с этим меня посетила мысль о том, как изменилась наша манера писать письма с тех пор, как Интернет дал возможность мгновенно отправлять и получать сообщения. Спору нет, это очень удобно — но качество текста, по сравнению с бумажными письмами, написанными сначала на черновике, а затем переписанными набело, с их богатым на речевые обороты языком, заметно пострадало.

Моё внимание привлекло происхождение Достоевского. Ключевой точкой в происхождении его рода стало белорусское село, его дед служил священником на Украине, а сам он стал великим русским писателем — при таком раскладе Ф. М. предстаёт перед нами как какое-то воплощение единства трёх народов. И вторая жена, Анна Григорьевна, кстати, по отцу имела малороссийские корни. Тут впору вспомнить о присущем Достоевскому панславизме — наивно и шероховато выраженном в «Дневнике писателя», но от этого не менее верным по своей сути.

Жизнеописание отца писателя, на мой взгляд, вышло чрезмерно подробным и оттого затянутым; всё это можно было бы изложить намного лаконичнее и проще, а подробное изложение вынести в отдельную статью. Хотя — быть может, такая статья уже есть, и эти наработки были как раз включены в основную книгу? Заметно, что тема отца Достоевского для Сараскиной имеет большое значение — недаром она тщательно, с детальным разбором фактов и слухов, опровергает версию о его убийстве крестьянами.

У Сараскиной получилось изобразить Достоевского живым человеком — внешне некрасивым, нескладным, в молодости отчаянно честолюбивым, жаждущим общения, дьявольски ревнивым, совершенно не умеющим распоряжаться деньгами, наивным и доверчивым, как сам Мышкин, чуть-чуть завистливым (к гонорарам Толстого и Тургенева, например). Насколько же удивительно, что это некрасивое, тщедушное и болезненное тело вмещало в себя великий ум, способный проникнуть в глубочайшие тайники человеческой души, неукротимый в своём жизнелюбии дух и искреннюю любовь к своему народу и всему человечеству.

А как его френдзонили и Исаева, будущая первая жена, и Полина Суслова! Однако и сам Ф. М. «хорош» — заграничная поездка с молодой возлюбленной, в то время как законная жена тяжело больна, ему чести явно не делает. Удивила и влюбчивость (хочется назвать это его свойство именно так, а не как-то иначе) уже относительно пожилого Достоевского: вскоре после смерти первой жены он по очереди делает предложение трём молодым девушкам — Сусловой (ну, это было ожидаемо), подруге своей племянницы и, наконец, Анне Сниткиной, будущей второй жене.

Сущность Аполлинарии Сусловой — пожалуй, ключевой для всего творчества Достоевского женской фигуры, на которой были основаны образы героинь по крайней мере трёх романов (Полина в «Игроке», Настасья Филипповна и отчасти Аглая в «Идиоте» и Грушенька в «Карамазовых»), так и осталась для меня загадкой. Раньше (во многом под впечатлением от «Игрока») я относился к этой женщине исключительно отрицательно, считая её злой музой Ф. М., самовлюблённой эгоисткой и истеричкой, из-за своего мерзкого характера портящей жизнь любому мужчине, осмелившемуся назвать её своей — Достоевскому или Розанову. Теперь я понял, что это натура, способная на глубокое и искреннее чувство, натура вовсе не поверхностная и непостоянная; беда лишь в том, что, однажды пострадав от случайного мужчины, она обратила свою ненависть к нему на всех, кто пытался сделать её счастливой и самому быть счастливым рядом с ней. При этом, она способна делать добро — кто, как не она, выручила вконец проигравшегося Достоевского, опустившегося до того, чтобы просить денег у бывшей возлюбленной? Сложный человек со сложной судьбой, что ни говори.

Вообще, про отношения Ф. М. с Сусловой хотелось почитать подробнее — как-никак, эта женщина оказала на его творчество больше влияния, чем какая-либо другая. Сараскина не рассказывает ни об их первой встрече, ни, толком, о развитии их отношений — ожидающая Достоевского за границей Суслова подаётся как данность. Или обо всём этом попросту нет достоверных сведений?

А Белинский с его дружками вроде Тургенева те ещё вероломные мерзавцы, оказывается! Полез на полку за тем сборником Белинского, что у меня есть, но там статей о Достоевском не оказалось. Надо будет поискать. Я помню, что Ф. М. писал в «Дневнике» о восхищении Белинского, Некрасова и Тургенева его первым романом, «Бедными людьми». А вот о последовавшей за этим восхищением и краткой близостью низкой, мелочной и идейно ангажированной травле того, кого они только что называли новым Гоголем, Достоевский не говорит — думается, скорее из благородных побуждений и свойственного ему христианского всепрощения, чем почему бы то ни было ещё. Поражает лживость этих людей, объявляющих себя либералами, и вопреки своим объявленным во всеуслышание убеждениям яростно гнобящих любого, кто осмелился высказать мысль, отличающуюся от их собственных. А вот отношения Достоевского с Л. Н. Толстым можно назвать заочно (два писателя так и не удосужились познакомиться лично) хорошими: один одобрительно отзывался об «Анне Карениной» (правда, только о завершающей части романа), другой восхищался «Записками из Мёртвого дома».

А как Ф. М. унижал критиков самим фактом своего литературного существования, каким издевательством для них, прилежно пророчивших ему сплошные неудачи, были его творческие достижения и, наконец, заслуженная поздняя популярность! Смотрите сами:
Тургенев называет Достоевского «литературным прыщом», а Некрасов заявляет:

Достоевский вышел весь. Ему не написать ничего больше.

А Ф. М. выкатывает «Преступление и наказание» и «Идиота».
Критик «Нового времени», 1873 год:

После «Бесов» нам остаётся только поставить крест на этом писателе и считать его деятельность законченной.

Критики полагают, что Достоевский начал издавать «Дневник писателя» потому, что исписался, не может предложить ничего нового, но по-прежнему хочет печататься (халтурит, проще говоря) — а он выдаёт финальный шедевр, «Братьев Карамазовых».

Наконец-то прояснилась для меня одна из основных категорий в философии Ф. М. — страдание; по Достоевскому, это муки совести человека, не стремящегося к идеалу, к противоположности его греховной жизни. Именно в этом смысле страдание очищает — действие совести само по себе говорит о внутреннем осознании человеком своего несовершенства и неправильности своих поступков.

Меня довольно давно, ещё с прочтения «Братьев Карамазовых», интересовало отношение Достоевского к самоубийству. На мой взгляд, он один из сильнейших антисуицидальных мыслителей. Кроме «Идиота», он неоднократно затрагивает эту тему и в «Дневнике»; при этом его убеждение основано не на логических аргументах, а на безмерной благодарности Богу за великий дар жизни (это я впервые заметил в истории о брате старца Зосимы в «Карамазовых»). Кажется, теперь я понял, в чём секрет неутомимого жизнелюбия Достоевского. Суицидальные мотивы (возможно, наигранные) встречаются в его письмах времён работы над «Бедными людьми» (справедливости ради замечу, что они встречаются и позже — уже в сибирский период, во время влюблённости в М. Д. Исаеву), но после инсценировки казни его душа серьёзно изменилась. Он стал ценить жизнь, пусть даже изломанную и несчастную.

Категорически я не согласен с попыткой Сараскиной оправдать Алёну Ивановну, представить её как добродетельную православную христианку, завещавшую всё своё добро монастырю. Отдать в церковь деньги, высосанные вместе с кровью и процентами из попавших в несчастье бедняков — в чём здесь благодеяние, в чём здесь христианство? И хотя название романа в первую очередь, безусловно, относится к его главному герою, его можно отнести и к старушке-процентщице — за свои ростовщические преступления, коренным образом противоречащие христианству, она была наказана даже сверх меры.

Я могу порекомендовать эту биографию тем, кто уже прочёл пару-тройку романов Ф. М., понял, что это «его» писатель, но ещё слабо знаком с историей его жизни, которая обусловила особенности его творчества, с хронологией выхода его произведений и развития его таланта. Труд поистине капитальный, в буквальном смысле — толщина тома поражает воображение и резко выделяется на полке книжного магазина среди своих ЖЗЛовских собратьев, и при этом он глубоко научен — в нём нет ни капли воды. Синхронно с подробным рассказом о жизни писателя ведётся анализ его творчества, и эти рассуждения биографа обычно вполне правдоподобны.

В заключение скажу, что после биографии Сараскиной мне захотелось перечитать все произведения Достоевского, прочитанные мной раньше (за исключением, пожалуй, «Дневника», который я читал не так давно и сохранил о нём довольно продуманные и оформленные впечатления).