5

Когда я читал эту книгу, мне было радостно от того, что ее издали на русском языке. И в то же время было обидно, что множества других книг, которые упоминались в тексте, у нас нет. К ним относятся, например, тексты Нормана Брауна и Пола Гудмена. Работу этих и других деятелей Рошак анализирует в своей книге.

Книга написана в 68-ом и посвящена анализу американских «шестидесятых» - явления, которое не ограничивается ни конкретным десятилетием, ни конкретной географической территорией. Это взгляд на молодых и протестующих с разных сторон. Взгляд сочувствующий и поддерживающий. Во взрывном коктейле из марксизма, психоанализа, поэзии, магии, дзен-буддизма, гештальта, психоделиков и прочих радостей жизни Рошак выбирает важное и выделяет главное.

А главное здесь – «как» и «зачем». Как стали возможны протестные настроения и в чем их смысл и назначение. Прелесть «шестидесятых» (которые для Рошака начинаются в 42-ом, а заканчиваются в 72-ом) в том, что протесты появились не в условиях дефицита и экономической депрессии, а в условиях изобилия. В США было буквально все, включая телевизоры в каждом доме и планы на светлое будущее. И именно молодежь, обеспеченная родителями – в основном, студенты – начала проявлять недовольство. Этот процесс должен был как-то направляться и испытывать влияние «старших». И такие «старшие» были. Социологи, психологи и поэты. Многие внесли свой вклад в борьбу с врагом. Кто же враг?

Главным врагом Рошак объявляет технократию. Технократия – это сам воздух просвещенного общества. Одна из ее черт – господство науки и вера во всеобщее счастье посредством научно-технического прогресса. У руля технократии стоят всевозможные эксперты, которые, увлеченные научным познанием, залезли не только в постель к людям, но и в каждое отверстие. Ценой такого счастья становится, ни много ни мало, жизнь. Ведь наука требует объективности, которая требует отстраненности «меня» изучающего от «объекта» изучения. В этом процессе теряется важная вещь – субъективность. Субъективность исследователя и его отношение к «объекту» и субъективность «объекта», который тоже может что-то обо всем этом думать и чувствовать. Исследователь становится героем сартровской «Стены», который измеряет пульс и прочие показатели осужденным на смертную казнь. Все максимально сухо, точно и безлично.

Объявив, ни много ни мало, науку врагом человечности, Рошак усиливает этот крен, говоря о ценности шаманизма и ритуалов и тотальной борьбы с наукой, не признавая срединных путей. Возможно, именно такой радикальный ход и смог в конечном итоге хоть как-то чуть-чуть сместить баланс в сторону жизни. Кстати, несмотря на радикальную позицию, никаких лозунгов, призывов к насилию и фанатичности здесь нет.

Книга, не являющаяся собственно психологической, глубоко психологична по своей сути. Психологам она может быть интересна как раз в плане критики науки с сопутствующими технократии насилием, потреблением и тягой к «эффективности» всего на свете, которая часто уместна в психотерапии, признающей экзистенциально-гуманистическую парадигму. Что интересно, критика радикальна, но не наивна. Более конкретно – можно узнать о некоторых социальных следствиях психоанализа, гештальта, дзенского психизма и почти родных для той эпохи психоделиков.

Что касается меня, мне было мало. Серьезный, полный энтузиазма язык так просто и в то же время глубоко и последовательно рассказал об объективном сознании и магии субъективности, что хотелось расширить картину. Хотелось узнать про Парижский май 68-го, про Лэйнга и антипсихиатрию, про Райха и сексуальную революцию, про музыкальные группы. Но это уже многочисленные другие истории…

Источник