5 Лирическая сатира или О старом немецком городе и молодой русской республике

Поэма - необыкновенный восторг. Это такая замечательная вещь, что с ней можно не расставаться. Или невозможно расстаться. Такое богатство звуков, смыслов, образов, слов, рифм, лирики и иронии, обобщений и злободневности (поэма написана в 1925), ударных слогов и маршевых строф, воздушности и афористичности, здесь – и сатира, и аллюзии, и музыкальность стиха и множество нюансов. Читать - восторг и наслаждение.
За основу взята средневековая немецкая легенда о гамельнском крысолове, бродячем музыканте, который взялся избавить город от нашествия крыс, заиграл на своей дудочке, и крысы, как под гипнозом, ушли за ним из города и утопли в реке, а крысолов, не получив от городских властей обещанной платы, в отместку заиграл вновь на своём инструменте и увёл из города всех детей, и никто никогда их больше не увидел.
Произведение крупное, разбито на 6 глав, история рассказывается подробно, с нюансами и отступлениями на разные темы, каждый момент, каждая эмоция обыгрывается с разных сторон с неподражаемой иронией, как будто пробуется на вкус и звук. И вся поэма - блеск и мощная энергия.

Глава 1. Город Гаммельн.
Мирный, тихий, спокойный, сытый, довольный, чистый, благоразумный, бережливый, благополучный, безгреховный и бездуховный городок. У бюргеров полный порядок во всём, дома их прочны и крепки, как и их тела. Тело и дом в порядке, а как же душа?
В самом деле, а что ж это такое – душа, и какая от неё польза бюргеру:
«Но, вразумите, к чему – душа?
Не глубоко ль негодный
- Как жардиньерка-гамак-кларнет-
В нашем быту предмет?»

«В городе Гаммельне – ни души», так же, как нет и ни одного кларнета. Гаммельнцы и без этого бесполезного декора прекрасно обходятся и, между прочим, пользуются всеобщим уважением:
«Города Гаммельна гражданин, -
Это выходит гордо».

Кажется, мне это напоминает известную фразу Максима Горького, и таких отсылок в поэме много, эти россыпи интересно собирать, как находки…
Одним словом, перед нами славный городок, и вот как это уверенно, ударно звучит:
«Кто не хладен
и не жарок,
Прямо в Гаммельн
Поез-
жай-город, рай-город, горностай-город.
Бай-город, вовремя – засыпай – город».

А вот и вечер наступил, жители готовятся ко сну после трудов праведных:
«Первый обход!
Первый обход!
С миром сношенья прерваны!
Спущен ли пёс? Впущен ли кот?
Предупрежденье первое!»

Глава 2. Сны
Может, в других городах жители и видят во сне какие-нибудь фантазии, но только не в Гаммельне. Здесь всё, даже сны – как положено:
«Муж видит жену,
Жена видит мужа,
Младенец-сосок,
Краса толстощёкая –
Отцовский носок,
Который заштопала.
Повар – пробует,
Обер – требует.
Всё как следует,
Всё как следует».

Глава 3. Напасть.
О, вот тут-то и начинается самое интересное в тишь-гладь-городке. Сначала мы попадаем на рынок. Чёткими, короткими строфами мы буквально слышим этот шум рынка, рынка товаров и новостей:
«Тётки-трещётки,
Кухарки-тараторки,
- Чепцы-кошёлки –
Бабки-балаболки».

Здесь каждый найдёт для себя вкусненькое, интересненькое:
«Ла-дошки ширмочками:
- Чего бы жирненького?
Выловить.
Выудить.
Выведать.
Выгадать».

Склады-амбары-дома-кладовые Гаммельна ломятся от запасов, но не забыли ли гаммельнцы, что кроме злости сытости:
«Но – в том-то и гвоздь!-
Есть – голода злость».

Нежданно – негаданно навалилась напасть на славный город. Кладовые, кухни и амбары опустошают крысы:
«Дом. Склад.
Съе-дят
До крох.
(Крысиный горох).
Зря-крал,
Зря-клал,
Зря-грёб
(Крысиный галоп)».

С крысиной прытью разгрызаются кули и мешки бюргеров, а между тем в стихах появляются такие словечки как главкруп, главглад, главгвалт, главкрыс, главхвост.
«Наркомчёрт, наркомшиш,-
Весь язык занозишь!».
И мы всё время балансируем на грани средневекового Гаммельна и советской России середины 20-х годов. И в какой же из этих реальностей нахрапистые банды крыс «целый мир грозятся стрескать»?

Эти бессовестные, обшарпанные крысы «все-то соусники перепакостили» и «присягай, визжат, главглоту!». Да уж крысы ли это впрямь? «Слыхано ль? В красном!»
«В новый мир, дескать, брешь:
Не потел-так не ешь,
Не пыхтел-так не ешь,
Не пострел-так не ешь.
До поры, дескать, цел:
Не потел-под расстрел,
Не хотел-под расстрел,
Не пострел-под расстрел!»

Эта часть поэмы очень мощная, сильная, прямо дышит невероятной энергией.

Крысы одолели город Гаммельн, всему терпению наступил предел, и вот герольд читает постановление ратуши: тому, кто освободит город от крыс, бургомистр отдаёт в жёны свою дочку.
И в тот же час в город входит незнакомый загадочный человек с дудочкой.

Глава 4. Увод.
Сказ о старинном германском крысолове продолжается, да в то же время каждая строфа ненароком оборачивается на НЭПовскую Россию. В богатом Гаммельне крысы наелись, прижились, им стало сытно, но «скучно – крайне», у них отрастает живот, они начинают любить котов и купцов, самолично вощить паркет и делятся между собой по секрету, что им отвратителен красный цвет.
«Прижились,-
Эта слизь называется – жизнью!»
Болото мещанства, сытости и обывательщины засасывает.
И вдруг слышится пение флейты, она настойчиво зовёт крыс-обывателей с насиженных мест в новизну, в синь, в июнь, в мечту, в Индию.
«Без борьбы человек не живёт», песня мечты зовёт оставить мещанскую жизнь:
«Крысы, с мест!
Не водитеся с сытостью – съест!»

И крысы, побросав недостроенный дом и недоеденный сыр, построившись и окрысившись, оставив сытую жизнь, идут вслед за флейтой, как за великой мечтой Вселенной.
«-Пагоды, купола!
-Что-то синим-синё!
-Рисовые поля,
-Пальмовое вино!
С первоначальных бед,
С первоначальных дрём
Детский и крысий бред
Сахарным тростником.
Миру который год?
Миру который миг?
Перец, в ветрах, цветёт!
Сахар в ветрах шумит!»

Флейта убаюкивает, сладко зовёт, обволакивает, поёт нежное слово «Индостан», в нём слышится гамма гамм, видится первозданный прекрасный мир.
Из крысиного строя, нет-нет, да и раздаются сомневающиеся голоса, будто бы это не та даль, не та синь, не те горы, не тот смех, не тот свет.
А Старая Крыса и вовсе ворчит, что это не есть та самая новизна, вокруг ей видится всё то же самое, гаммельновское.
«Что-то - будто бы - точно – вид
Этой местности мне знаком.
Чем-то пагода на закром
Смахивает…».

Кажется, вернулись к тому же, что и отвергали, вот уже нэпманы процветают, социализм, глядишь, скоро и рассосётся.
А Флейта всё поёт, зовёт не верить трусам и верить только музыке, зовёт к прекрасному лотосовому пруду.
Старая Крыса упрямо твердит, что это обман. Флейта отвечает, что идея истинна, искажать идею может только интерпретатор: «лжёт не музыка – музыкант». И вообще, если вы всё же настаиваете, что Индия - это сладкая утопия, всё равно «лучше музыка, чем мышьяк». Нирвана. И – круги на воде.

Глава 5. В ратуше.
Крысолов является в ратушу и докладывает властям, что город избавлен от крыс и требует в вознаграждение бургомистрову дочку в жёны: «Ратсгерры, дожили: крысы уложены».
Ратсгерры недоумевают, возмущаются, издеваются, шушукаются, пыхтят, фыркают:
«Кипяток.
Топотёж.
Раты в скок,
Герры – в лёжь,
Раты-в ик,
Герры – в чих.
-И шутник!
-И жених!
Сто кабанов захрюкало:
Заколыхали брюхами».

Ведь, что есть музыка, рассуждают ратсгерры и бургомистр – это ничто, пустой звук, флейтяная дырка, скука, шутка, шум в ушах, аффектация неких чувств, перелив из пустого в порожнее, сущий вздор, а ещё, чувствуя таинственную силу музыки, они боятся, что она может быть и взрыв, и бунт, «раскрепощенье фурий», и вообще, по существу, «за фортепьяно сидит ведьма».
А кто такой музыкант для бюргеров, вы только послушайте эти метафоры – голый боб, нервный ком, голодранец и зубоскал, крысодав и звездохват.

Споря и напрягаясь в думах, что бы такое взамен бургомистровой дочки вручить музыканту, перебирая разные полезные в быту вещи и нисходя все больше и больше к удешевлению предполагаемого к вручению подарка, не забывая об экономии и во избежание лишних затрат, в то же время в пересудах обесценивая дело, сделанное крысоловом, ратсгерры сошлись на том, что «за десяток мышей, и не крыс даже», музыканту подойдет футляр для флейты из папье-маше.

«Тих как мех.
Тих как лев.
Губы в смех.
Брови в гнев.
Выше звезд,
Выше слов,
Во весь рост -
Крысолов».

В гневе крысолов объявляет:
«Ратсгерры! Долг и мзду-
Дочь бургомистра. Жду».

А футляр ваш, дескать, киньте в печь.
В этой части поэмы ещё очень интересны полные сарказма и иронии строфы о том, кто живёт земными, вещественными благами, а кто – поэзией.

Глава 6. Детский рай.
Флейтист – это и ещё соблазнитель, он обещает детям вечный праздник без слёз, без труда. Но обещание детского рая оборачивается не-жизнью, небытиём:
«Говорят, что сегодня среда:
День труда.
В том краю воскресенье всегда.
Жить-стареть,
Неуклонно стареть и сереть.
Жить – врагу!
Всё, что вечно – на том берегу!»

Город Гаммельн теряет своих детей, теряет всякую надежду и будущность:
«- Вечные сны, бесследные чащи…
А сердце всё тише, а флейта всё слаще…
- Не думай, а следуй, не думай, а слушай…
А флейта всё слаще, а сердце всё глуше…»

Вечная цветаевская поэзия и вечные смыслы.