4 Всё относительно

Зюскинд наглядно показал, что усвоенная нами с детства формула «Гений и злодейство — две вещи несовместные» совершенно не работает, потому что и гений, и злодейство, и десяток других условных вещей на то и называются условными, что они в рамках даже одной головы могут менять своё значение, нечего и говорить о рамках зыбкой и изменчивой общественной морали и других красивых слов, которые можно написать с большой буквы для большей важности.

Жан-Батист Гренуй, безусловно, гений, пусть его область дарования и пересекается с той сферой, в которой мы не привыкли раздавать подобные титулы. Между тем гении бывают в любой сфере: гении уборки, гении собирания коллекций, гении выкладывания кафеля, гении просиживания штанов на диване; но мы признаём лишь какую-то отвлечённо-артистическую степень гениальности, связанную непременно с прекрасным и творческим, напрочь отказываясь видеть гениев-«прозаиков», вершащих свои маленькие победы в сферах скромных и приземлённых. Гренуй балансирует где-то на грани между гениальной «бытовухой» и высоким искусством, потому что в обширный охват его талантов затесалась парфюмерия, которая удивительно вкусна, искриста и остра, годится для навешивания социально приемлемых ярлыков.

Главный герой «Парфюмера» на голову выше всех окружающих в том, что у него есть божественная искра, пусть и в такой странной сфере. Но где боженька берёт, где-то там же он и отбирает. Впрочем, нет, сейчас меня посадят за оскорбление чувств верующих. Спишем это на вселенскую гармонию и сохранение равновесия: чайную ложку досыпали к талантам, чайную ложку с процентами (по законам современной ипотеки читай: мешок) черпнули из области социальных возможностей. Гренуй может гениально оперировать самым неконтролируемым нами органом чувств, но при этом не обладает «своим запахом». Казалось, ну и чёрт бы с ним, но именно таким стечением обстоятельств автор объясняет то, что с детства героя социально кастрировали. Можно, конечно, утверждать, что он и с младенчества был таков, дескать вон из пелёнок мерзотно понюхивал всех и раздражал, но я всё же убеждена, что это общество сделало из него отвратительного уродца, каким он предстаёт уже через несколько глав. Возьмите самого прекрасного и миленького младенца, лишите его любви, ласки, дружбы, общения — что вырастет? Ничего хорошего. Внешнее уродство с язвами, искривлениями скелета и прочими социально неприемлемыми нормами внешности только подчёркивает эту скособоченность внутреннего мира, которая появилась только из-за этой вынужденной изоляции.

Впрочем, как мне показалось, автор бросает главного героя в пучину такой условности и выращивает его в кривой китайской социальной вазе не для того, чтобы показать его уродство или его десоциализированность, а чтобы поставить эксперимент — каким будет человек, который вырос без понятий о морали и нравственности. Маленький мирок Гренуя ограничен запахами, в нём нет абстрактных идей, поэтому убийства для достижения своих целей им как бы и несчитовы, это всего лишь люди, мы бы тоже не задумались об убийстве комаров или выламывании крапивы, если бы это зачем-то нам было нужно. Гениальный «нюхач» при этом не полностью утратил человеческую составляющую, ведь он жаждет таких же базовых вещей, как и любой ребёнок. Любите меня, хоть кто-нибудь. Эта жажда его и губит.

Следить за действиями главного героя увлекательно и немножко противно. Особенно интересно до тех пор, пока он не определился со своими главными жизненными целями. Как только определился — счёт пошёл на минуты до того момента, как и без того неласковая жизнь зарядит ему сапожищем по крысиной мордочке. Жизнь всегда так делает с теми, кто слишком широко раскрывает глаза, уж лучше закрыть их и нюхать какой-нибудь славный цветочек в тихом уголке. Гренуй осознаёт, что гениальность никак не может заставить людей полюбить его так, как он хочет, получается лишь фальшивое и некрасивое чувство, которое люди испытывают к искусственным результатам его труда, а на него самого всем всё так же плевать. Никакого катарсиса, никаких к мамочке на ручки. А самое обидное, что эта самая мораль, с которой люди так носятся, а он её не может понять, даже для них весьма условна, но при этом по-прежнему стоит между Гренуем и остальным человечеством непроницаемым стеной вместе с другими абстракциями вроде эмпатии и чувств.

Финал закономерный и достаточно изящный, как итоговая нотка в сложном аромате или эффектная комбинация для завершения шахматной партии. Несчастный король уходит с шахматной доски, одновременно обожаемый и презираемый, окутанный плотным облаком непонимания, а пешки остаются разгребать свои запутавшиеся делишки и притворяться, что в их жизни есть что-то большое, чистое и светлое.

Заметки о читаемом в телеграме