5

Грейвс не умел и не хотел быть как все: придумал себе свой модернизм, свою архаику, свою поэтику с эстетикой, да, собственно, всю жизнь с определенного момента сложил так, как считал нужным, и только так - а прочее, накопленное до 33-летия, выбросил за борт корабля, который вез его на Майорку. А чтоб all that больше не тревожило, записал - и случайно создал бестселлер и мгновенную классику, до сих обязательную к прочтению для тех, кто хочет понять, что такое Первая мировая для Британии.

Ну и обламываются эти читатели через одного, потому что Грейвс, как уже было сказано, всегда играет по своим правилам. Никакой романтичности или сентиментальности. Никакой эмоциональной открытости. Вообще нет лишних эмоций - всю книгу пронизывает примерно одна и та же умная и отстраненная ирония, которая в главах про войну превращается в висельную. Поймать Робби "Ранеке" Грейвса, капитана пехоты полка Королевских валлийских стрелков, не за что: он не подыгрывает читателю, он не дает ему встать на свое место - и правильно делает, конечно же, никакая книга не даст читателям эмоционального знания, что значит вставать в атаку под пулеметы из грязной завшивленной траншеи ради хрен знает чего, и нечего на это надеяться, и нечего об этом просить. Грейвс может дать нам только факты - такими, как он их знает - и дает их прямо и без экивоков, никому не льстя (себе в том числе) и не пытаясь сложить из осколков своего опыта нечто большее, чем жизнь частного лица в типичных обстоятельствах.

На выходе получается пестрая смесь анекдотов, баек и бытовых сценок про всякую всячину - от гомосексуализма в британских школах до особенностей жизни бродяг в английской глубинке, от специфики работы прифронтовых борделей до красочного описания египетских студентов (с цитатами из экзаменационных эссе, от которых чеховский Ваня восторженно рукоплещет). Держится это все, как уже тоже было сказано, на интонации и отличной памяти Грейвса о перемещениях по Британии и Франции, за которыми нужно следить с картой, а иначе слишком просто запутаться, куда и зачем его в очередной раз перевели. Только присмотревшись, можно заметить еще один слой, который схватывает материал еще жестче: нарратив. Грейвс про всю жизнь рассказывает, как про войну: отдельными историями-вспышками, для которых четкая привязка ко времени ничего не значит, а сюжетная логика не нужна и даже вредна. Его война - абсурдный хаос смерти, в котором нет места порядку, смыслу и чувствительности; и если она подчиняет себе все, что было до нее и после нее, то избавится от нее можно, лишь вспомнив всё и всех, и выбросив из себя подальше одним комом, и уйдя не оглядываясь.

Вспоминать этому юноше было что - пережить Лоос и Сомму, это вам, знаете, не жук лапкой потрогал - и было кого: понятное дело, сначала помогли престижная школа и связи семьи, потом к семейно-классовым знакомствам добавились литературные и армейские (часто это одни и те же люди) - так что неймдроппинг у него такой качественный, что ого. Третий раз уже придется повторить, что Грейвс любовью к стереотипному мышлению не отличался, а отличался независимостью и честностью, потому любви и обожания мемуары у упомянутых лиц в массе своей не вызвали, а дружба с Зигфридом Сассуном накрылась медным тазом - но хоть никто, включая самого Грейвса, не кажется в его книге особенно привлекательным, все - интересные, сложные и настоящие, сколько бы им места ни отвели в рассказе, полстранички или несколько глав.

Так что очень жаль, что по-русски/украински/белорусски этой книги нет; романы потерянного поколения более-менее есть откуда взять, а вот эту книгу, которая честно отказалась становиться прозой, не перевели. Это странно - мемуары-то классические - но, глядишь, когда-то и до них дело дойдет. Было бы очень хорошо.