3

«В русском языке есть слово "вненаходимость"

«Когда в лесу падает большое дерево, можно выручить деньги от продажи дров»

«О бо-оже, это что, всегда теперь так будет? Я думала, они умерли, а на самом деле они продолжают петь»

Салман Рушди «Земля под ее ногами»

Все три эпиграфа взяты из романа, из самого тела текста и, пожалуй, начну отвечать на их вопросы с конца — от последнего к первому. Расслабься, детка, они больше не будут петь, ты дочитала этот чертовски плотный талмуд и они умолкли навеки. Они и в процессе не то, чтобы очень пели, скорее это походило на имитацию. Пения, жизни, любви, страсти. На имитацию имитации, тень тени. Подозреваю, что подавляющее большинство читателей, осиливших роман, не преминет вспомнить легенду об Орфее и Эвридике. То есть не вспомнить просто невозможно, она подается здесь под всеми возможными соусами, обкатывается и обсасывается демосфеновыми голышами на языке;поминается напрямки и околицей; привязывается и пристегивается к легенде-источнику множеством карабинов. Попробуй миновать!

А и попробую. По моему глубокому убеждению, если что подлинно роднит книжную историю с мифом, так это бесплотность мира теней, в котором блуждала Эвридика после своей смерти (ох и невовремя залюбовался ею, спящей на лугу, пастух Аристид; ах зачем глупышка оказалась так пуглива и понеслась, не разбирая дороги, и наступила на змею, после чего если в каких лугах и гуляла, то в лугах асфоделей). Вот там, в Елисейских полях, где нет солнечного цвета, а все цвета спектра низведены к пятидесяти оттенкам серого (не того, о каком вы могли подумать, просто серого цвета), там герои Рушди-сахиба должны бы чувствовать себя на месте.

В остальном, параллели между историями героев греческого мифа и здешними легендарными влюбленными Виной Апсарой и Ормусом Камой весьма условны. Ормус необычайно одарен музыкально (ну да, совсем как Орфей), но проявить свой дар вовне не может, покуда в руки его не попадает инструмент (хм, с натяжкой можно сравнить белое пианино в доме сэра Дария Камы с лирой из черепашьего панциря). Чувство к Вине — любовь с первого взгляда. Четырехлетнее воздержание, а потом десятилетняя разлука и еще одно десятилетнее воздержание (вам не смешно?) в программу греческих игр не входило, но пусть. Плавание Орфея с аргонавтами за руном и песни сирен с большой долей допущения можно сравнить с работой Ормуса диджеем на плавучей радиостанции Малла Стендиша. А периодические выпадения музыкального гения из реальности -кома, наркотическая зависимость, из которых, как из царства мрачного Аида, возвращаем бывал дамами (разными: Вина, Мира, а еще потусторонняя нимфоманка Мария до кучи) — с нисхождением в подземный мир. Ну роли чуть поменялись. Смерть от руки менад тоже мало походит на выстрел незнакомки, обряженной в сорокаградусный мороз в боди и босоножки на шпильке, но не надо быть таким уж буквоедом и формалистом.

Хотя в общем, Салман-баба не слишком настаивает именно на этой легенде, вон их сколько у этого безумного-безумного-безумного мира. Есть еще Кастор и Поллукс, помните мифических братьев, связь между которыми была столь сильна, что даже на небо вознесены единым созвездием — Близнецов. К слову о зодиаке и астрологии: традиционная западная слишком затаскана, кому не лень из авторов, пишущих в жанре магического реализма, поминают ее в своих писаниях. Мы пойдем другим путем. Можно бы привлечь исконно индийскую ведическую Джйотиш, но уж очень сложна, одних йог больше тысячи и это только основные. А вот не прогуляться ли в земли обетованные зороастрийской? Самое оно, с одной стороны, культура мертва и некому предъявить претензий в искажении, с другой — удобный пантеон для отлова необычных имен героям со всеми ее Ахура-Маздами, Звента-Свентанами, Ормуздами, Вертрагнами и иже с ними.

О, имена в книге Рушди — это отдельная песня. Леди Кама, Ормуса мама («эта дама — чужая мама, ничего не делая, сидит, от пудры белая» ) Хотя леди Спенте больше подойдет другой стишок из тех, что мы учили в детстве: «поглядите, это лама, лама дочь и лама мама», потому что характеристика леди Спенты, данная ей автором при знакомстве — она постоянно делает жевательные движения нижней челюстью, по каковой причине выглядит глуповато и напоминает некое парнокопытное. Так вот, леди Спента — адепт зороастризма и сыновьям дает имена в соответствии с зороастрийской традицией: Ормузд, Сайра, Вайра, Гайомар. А сэр Дарий (папа), он увлечен античностью, пристегивает к ним латинские окончания (-ус). Кхм, ничего не напоминает? Подскажу, из русской классической литературы. Нет? Из русской с украинскими корнями. Ну да, Манилов, который к греческому Фемистокл прицепил латинское -юс. Испохабив сыну жизнь, без того не обещавшую стать лучезарной. Только Гоголь над этой причудой своего дурачка смеется, а Рушди она смешной не кажется. И таки-да, автор «Сатанинских стихов» знаком с «Мертвыми душами» лучше, чем можно было бы ожидать, афера Пилу Дудхвала с призрачными козами — не что иное, как обращение к авантюре Чичикова с крепостными, модифицированное и осовремененное, и снабженное остродетективными чертами мести за разрушенную семью, политической антикоррупционной интригой, феминистскими нотами под аккомпанемент полонеза пана Огинского «Прощание с родиной».

И вот тут мы плавно переходим ко второму эпитету, о дереве и деньгах от продажи дров -мировая мифология и литература, искусство, фольклор предоставляют достаточно возможностей нарубить дров на продажу. Кстати, буддистская мудрость звучит иначе: «Когда в глухом лесу падает большое дерево и нет никого, кто слышит звук падения, можно ли утверждать, что звук этот был?». У великого писателя сомнений не возникает — был звук, да еще какой, лира Орфея. А читателя, неспособного услышать чарующие ноты, можно оглушить, как треском петард, эрудицией. Он, и вправду, великий эрудит, только множество сваленных в кучу сучьев не делают леса, как много сваленных в кучу стоимостей не создают ценности, а множество, сваленных в кучу сведений — книги.

Книге нужна история, чтобы она состоялась, а не гибрид бульдога с носорогом, надерганный из всех возможных мифологий и литературных источников, и наскоро скрепленных степлером, где иголка не могла проколоть толстой кожи. В этом случае если что и выйдет — так чудовище Франкенштейна. Нужны герои, ведущие себя, как люди, а не как кучка полубезумных маньяков, здесь этим грешат все, не исключая рассказчика, Рая Мерчанта. Нужна мотивация событий, взять, да и поубивать оптом персонажей, которые по мнению автора отыграли свою роль — не лучший вариант двигателя сюжета, а здесь такое сплошь и рядом.

И наконец — к первому эпиграфу. Я подозревала, что у великого поэта с чувством языка как-то не очень, вот эта самая «вненаходимость» насторожила, но когда к финалу он, ничтоже сумняшеся, награждает горячие точки постсоветского пространства названиями Алтынай-Асырмуратова и Надежда-Мандельштам, то источники великой эрудиции становятся понятными, большая ее часть заимствована из сети и сделано это довольно небрежно, минимальное внимание к деталям избавило бы читателя от лицезрения ляпов, а писателя — от позора. Нет в русском языке слова «вненаходимость», Салман-бхай, вас обманули.