5

Помню, как эта книга 1958 года издания лежала в стопочке старых книг на стуле рядом с моей кроватью, когда я была ещё совсем подростком. Она манила меня своим таинственным названием, по которому совершенно невозможно было определить, что же именно находится под обложкой, как невозможно понять, какие миры скрываются в видимых в телескоп далёких галактиках. Но я, болевшая космосом, так и не решалась тогда её прочесть, меня больше интересовали спутники Юпитера, их масса и скорость вращения, и я, тринадцатилетний подросток, с большей охотой читала, словно захватывающий роман, потрясающую книгу по астрономии университетского уровня, название которой, увы, я вспомнить не могу.

И, наверное, неслучайно именно в апреле этого года (аккурат тринадцатого числа) я вдруг вытащила из-под серванта запылившийся пакет со старыми книжками, достала оттуда «Туманность Андромеды» и, наконец, решила её прочитать. Ведь именно апрель, по моим мироощущениям, истинно космический, звёздный месяц. И вовсе не из-за Дня космонавтики — скорее, праздник оказался именно в этой части календаря лишь потому, что, наверное, ни в какой иной месяц не мог свершиться тот великий полёт. Кроме как в апреле, когда воздух особенно прозрачен, но холоден, как космическая синева, а солнце особенно ярко после зимней ночи, и тебя переполняет чувство восторга от бесконечного голубого неба, через которое как никогда ощущается связь с Космосом, и от гордого осознания, что ты — Землянин.

Роман Ивана Ефремова считается утопией о далёком будущем человечества, в обществе которого победил коммунистический строй. И, нет, ни о каком дедушке Ленине речи не идёт — наверное, люди ЭВК (Эры Великого Кольца) даже и не помнили о таком персонаже древности. Человечество ЭВК пришло к объединённому обществу, в котором нет государств, национальностей, денег, частной собственности. Избавившись от государственных границ, они смогли перераспределить участки планеты так, чтобы жилые зоны сосредотачивались в более тёплых районах, дабы не расходовать лишние материалы на тёплую одежду; в менее благоприятных для житья зонах размещались различные промышленные и прочие хозяйственные районы; часть ледников была растоплена, и климат Земли изменён в благоприятную для человека сторону.

Но, как я говорила, утопия и антиутопия — две стороны одной медали, и наличие приставки в названии зависит лишь от точки зрения, с которой смотрит автор и читатель. Люди ЭВК поголовно счастливы жить в таком обществе. Они все сплошь положительные и инициативные (в романе нет ни одного отрицательного персонажа!). И это не удивляет, поскольку они уже не одно столетие живут в таком строе, они в нём воспитываются с раннего детства (все дети после рождения отдаются родителями в специальные школы для совместного проживания и воспитания), они уже не представляют себе жизнь без общественного труда, регулярная смена которого есть лучшая моральная и физическая разрядка, дающая лишь новый толчок инициативности и вдохновения. Высшим наказанием для такого человека будущего является добровольная ссылка на Остров Забвения, где люди живут для себя по «древним» (нашим, современным) обычаям, поодиночке или небольшими коммунами, занимаясь рыболовством или фермерством, или просто предаваясь рефлексии.

Описанный утопичный мир, безусловно, логичен, разумен и хорош (уж всяко лучше ненавистного мне капитализма), вот только не менее рационализирован, нежели все миры антиутопий. Хотела бы я жить в таком мире с усреднённым по внешности и расовым признакам, но живучим человечеством? Смогла бы я в нём жить, не родившись там, и считать его Утопией (без приставки)? В этом мире всё слаженно функционирует, как по стройной математической формуле, но в нём всё меньше остаётся места для такого нелепого, но милого «иррацио». Даже сами герои не раз задумываются на тему того, что в своём рвении к научным открытиям и прогрессу они утрачивают многие духовные радости. Вероятно, во мне говорит типичный человек ЭРМ (Эры Разобщённого Мира), но именно Остров Забвения вызвал у меня некое чувство зависти, напомнив уже мою утопичную фантазию об острове, где можно пожить для себя, а не для общества.

К сожалению, в романе бо́льшая часть времени посвящена описанию мира будущего на Земле, но у меня захватывало дух именно от космических приключений 37-ой звёздной экспедиции, с которых и начинается повествование. Сам Ефремов писал:

«Все эпизоды, связанные с пребыванием астронавтов на планете Тьмы, я видел настолько отчетливо, что по временам не успевал записывать. Писалось большими «кусками» по 8-10 страниц. И после этого я не уставал, а, наоборот, испытывал огромное удовольствие, приток свежих сил...»

Я точно наяву видела вымершую планету Зирду, сплошь покрытую чёрными маками, и беспроглядный мрак чёрной планеты железной звезды, испускающей лишь тепловое излучение и видимой только в инфракрасном свете, потому так опасной для бороздящих просторы Вселенной космических кораблей. И персонажи этой экспедиции, Эрг Ноор и Низа Крит, мне куда милей, нежели такие образцовые Дар Ветер, Веда Конг, Эвда Наль, оставшиеся на Земле. Мне порой казалось, что Веда разговаривает таким же голосом, которым на эскалаторах произносят незабвенную фразу: «...с целью недопущения его самопроизвольного перемещения».

И именно эти понравившиеся мне персонажи в конце повествования совершают гигантский для человечества подвиг, став первой экспедицией невозвращенцев, отправляясь к далёкой галактике, путь к которой займёт всю их жизнь, дабы послать потом на Землю пустой звездолёт с данными исследований. Они ещё не знают, что вскоре на Земле изобретут способ сверхсветового перемещения в пространстве относительно времени, первые неудачные шаги к которому уже предпринял Мвен Мас, и уходят навсегда, чтобы дать возможность людям открыть миры зелёной звезды, пригодные для жизни. Момент провожания этой экспедиции в книге описан особенно ярко, тревожно, трогательно, так, будто ты сам больше никогда не увидишь хорошо знакомых тебе людей. Хотя даже на Земле мы порой прощаемся навсегда.

«Звон оборвался, и в тишине стали слышны ко всему равнодушные цикады. Внезапно звездолёт издал яростный вой и погасил огни. Один, два, три, четыре раза тёмную равнину пронизывал этот душераздирающий вой, и более впечатлительным людям казалось, что это сам корабль кричит в тоске прощания».