3.5

Вы верите в то, что перед смертью вся жизнь проматывается перед сознанием, как кинопленка? Тогда вам сюда. Здесь эта вера взята на вооружение: речной лоцман Аляж Козини, сопровождавший группу туристов, мучительно медленно тонет в холодных водах реки Франклин, и его память перед смертью листает перетасованные, как колода карт, картины его собственного детства и молодости, страницы биографий его родителей, важные для него жизненные итоги и выводы. Настоящее в них перемешано с прошлым, самоупреки - с почти метафизической созерцательностью, а неизбывная горечь - с прощальным удивлением, как странно и порой нелепо устроена жизнь. Единственное, чего нет в этом потоке самораскрытия, это положительных эмоций, но их и ожидать не приходится, поскольку название книги говорит само за себя.

Ты с самого начала знаешь, что он умирает и умрет. И в его смерти нет никакого пафоса, как, впрочем, и в его жизни.

Но и без этого лежащего на каждой фразе сумрачного покрова смерти, даже повествуя о жизни, книга просто пропитана трагизмом. Читать ее эмоционально трудно от начала до конца: в ней нет по-настоящему светлых или веселых промежутков, все происходящее окрашено каким-то личным апокалипсисом. Кажется, что герою и вовсе никогда не хотелось жить, и он не видел никаких стимулов к тому, чтобы сделать свое существование лучше или хотя бы приемлемее. Двигаясь от эпизода к эпизоду, ты пропитываешься атмосферой фатальной неизбежности конца, как если бы сплавлялся по Стиксу.

Да, конечно, жизнь бывает трудна, порой невыносима, часто непредсказуема в своих сюрпризах, но ты все равно время от времени переходишь из тени в свет. Здесь же даже трудно сказать, где свет, потому что все это – лишь сумерки чужих экзистенций. На любом из воспоминаний лежит печать бедности, неустроенности. В жизни нескольких поколений семьи, о которых размышляет герой, мало что было счастливым, светлым, радостным и… хоть к чему-то устремленным. Каждый персонаж не просто осознает временность своего существования в мире, но и принимает как факт отсутствие необходимости этого существования: я не нужен миру, как и мир не нужен мне. Каждый из них не жил, а лишь тягостно влачил свое существование, так и не научившись маневрировать в реке жизни, и тупо продирался сквозь достающиеся ему обстоятельства, нанося себе раны, ссадины и царапины. И только в последние мгновения перед смертью вдруг так остро захочется жить… чтобы все это, каким бы оно ни было, длилось, длилось и длилось…

То, что я прочла, это, скорее, книга достойных размышления деталей, а не собственно сюжета, и этим повествование напоминает вечно-бесконечное речное течение – в нем все монотонно, изменения мало заметны и случайны и, как река текла до появления на ней Аляжа, так потечет и дальше - уже без него и… почти не заметив, что он был. Символично. Река-жизнь. Роман-река.