4.5 Не сотвори себе кумира, но сотвори себе Себя

Встретились однажды Человек, Поэт и Личность в одной точке пространства и времени, и родился Байрон, и увидел он, что это хорошо. И сотворил он Себя по своему образу и подобию. И было всем от этого плохо, а ему хорошо.

Байрон-человек. На странице пятой я забыла, что Байрон когда-либо жил в той же реальности, что и я, а на странице десятой — что читаю биографию, а не роман. Презумпция правдивости и чуть бóльшая, чем обычно, отстранённость автора — вот и всё отличие художественной биографии от художественного романа. Наблюдая за жизнью реального человека, которой хватило тридцати трёх букв алфавита и одного бумажного блока, зажатого между двумя картонками переплёта, — я не могла отделаться от ощущения, что Моруа — блестящий писатель, раз придумал столь увлекательную историю и персонажа. Это всё, что вам нужно знать о жанре романтической биографии. Да, акцент на слово «придумал». На основе этого ощущения выстроилось соответствующее восприятие. Не ищите в моих словах Байрона, здесь лишь тень его, его призрак. Как Моруа описывал и оценивал Байрона, так и я попытаюсь описать и оценить Моруа, описывающего и оценивающего Байрона.

Итак, логика построения текста — поистине романистская («романтическая» в самом первом понимании этого слова). Ничего удивительного — жизнь лорда Байрона похожа на обычный для начала XIX века роман, да и сам он не раз описывал её в своих произведениях — стихах и поэмах, которые со временем стали классическим образцом для подражания. Причём настолько классическим, что я всерьёз задумалась, а не позаимствовала ли Джейн Остин у Байрона некоторые черты характера для своего мистера Дарси? Ведь в 1813 году, когда она в последний раз переписывала и дорабатывала роман, Джордж Гордон Байрон (вместе с Чайльдом Гарольдом) как раз стал звездой сезона, и о его поведении, характере, манерах, образованности, богатстве, вкусах не слышал только глухой и ленивый. Конечно, мистер Дарси — это вам не Чацкий и не Дон Жуан, это уникальное творение Остин, но параллели — параллели прослеживаются. Так жизнь Байрона просочилась в литературу, да и навсегда там осталась.

Таким Моруа и представляет нам Байрона — сочетанием реального и выдуманного (что в полной мере соответствует главному принципу любого романиста: «даже давая волю фантазии, пиши о том, что знаешь»). Даже текст строится из трёх — классических трёх по тем временам — частей. Части не «разрубают» жизнь Байрона на строго хронологические отрезки, а скорее являются её смысловой периодизацией — «Рождение и становление», «Кульминация», «Изгнание, успокоение, смерть». Причём, в первой части много домыслов, вторая часть максимально подробна, а третья часть не только показывает, как жизнь Байрона идёт на спад, но и сама будто идёт на спад: уменьшение подробностей, ускорение темпа повествования, обилие цитат, предлагающих «читать жизнь» между строк. Так похоже на саму Жизнь, правда?

Все факты выглядят максимально правдоподобно, но преподносятся как события романа — романа длиной в одну человеческую жизнь. Моруа основывает биографию на письмах, заметках, дневниках, воспоминаниях о Байроне, и то, что автор не замалчивает «греховные» эпизоды, лишь добавляет тексту очарования достоверности. Стопроцентная ли это достоверность — иной вопрос, ведь с одной стороны — в начале XX века были впервые опубликованы дневники Байрона, где косвенно подтверждались его однополые связи и косвенно не подтверждалась связь с сестрой, а с другой стороны — совершенно противоположные акценты, которые расставляет в своей книге в 1930-м году Моруа. Немного странно, что рассказывая об инцесте с сестрой, Моруа даже мимоходом не касается не то что гомосексуальных связей, но даже слухов о них. И поверьте, тут куда интереснее не вкусы поэта, а поступок его биографа. В голове у него по покопаешься, так что продолжу копаться в книге. Важно, что Моруа избегает всякой моральной оценки (хотя и не всегда успешно), но делает явственным в книге голос сопереживания и симпатии — будто он писал биографию не для нас, а для Байрона, чтобы поддержать его, показать, что он не одинок и что есть люди, которые будут симпатизировать ему, несмотря ни на что. И мы невольно чувствуем себя тем Байроном, которого понимают и прощают.

Байрон-поэт. Байрон-человек занимает центральное место в книге, но, точно так же, как в жизни творчество неотделимо от самой жизни, так и Моруа не отделяет Байрона-человека от Байрона-поэта. Тут приходят на память биографии, где тратятся целые главы на одно лишь творчество и ничего кроме творчества — теперь они кажутся напыщенными и фальшивыми, и не играет никакой роли, насколько беспристрастным и научным языком они написаны. Поэзия не терпит фальши. Красота не терпит фальши. Возможно, такие главы необходимы для краткого обзора творчества, но в центре внимания Моруа находится в первую очередь человек, а потом уже всё остальное. Поэтому полная и встроенная в контекст история Поэта предстаёт перед читателем только при условии чтения от корки до корки.

Байрон-поэт меня никогда не интересовал. Цепочка событий, приведших к появлению в моём доме томика его избранных стихов проста: я люблю биографии → когда соседи избавлялись от своей библиотеки, я не могла не забрать среди прочего и биографию Байрона → если берёшь биографию Байрона, логично иметь в библиотеке и стихи Байрона → а соседи, на моё счастье, выбрасывали и их. Но не всё то счастье, что достаётся на халяву: переводная поэзия слабо радует мою душу. И всё же, даже переведённые, стихи Байрона не теряют своего очарования. Жаль только, что мы опоздали на встречу друг с другом, и я сейчас больше похожа на Хобхауза, который всегда относился к Байрону как к ребёнку, или даже на самого Байрона незадолго до смерти — я уже выросла из этих стихов и из этих страданий. Осталась только пустота. Но о пустоте стихов мало (всё больше романы да биографии, такие как эта). Поэтому мне остаётся только смириться с тем, что Байрон — гениальный поэт (к тому же оспорить его влияние практически невозможно), и продолжать себе тихонько любить его менее гениального и прославленного друга, Томаса Мура.

Кстати о гениях. Моруа, так же как и я (вы ведь понимаете: на самом деле всё наоборот), не углубляется в анализ творчества, но всё время оперирует общественным мнением — то есть мнением друзей в частности и света в целом, — что Байрон — гениальный поэт. Это аксиома. Моруа же в первую очередь интересуют быт творца, как были написаны те или иные произведения, какое они получили признание и как к ним относился сам поэт. Вы ведь помните? Это роман, а в классических романах не делают критических отступлений. В центре романа — личность.

Байрон-личность. Если вы знакомы с биографиями, написанными Моруа, то вы знаете, что он — тонкий наблюдатель человеческих душ. Веке в двадцатом была мода на тонкий психологизм, но думается мне, что дело не в моде, а в том, что у 45-летнего биографа-романтика хватало жизненного опыта, чтобы описать и оценить 36-летнюю жизнь поэта, жившего веком ранее. И воссоздать его личность настолько полно, насколько один человек вообще может понять другого.

Примечательно использование автором кратких и ёмких характеристик. Если вам не особенно интересен Байрон и никакие мои обещания не смогут вас уговорить прочесть эту биографию, то, в общем-то, всё, что вам нужно знать об этом человеке, умещается в пять «прозвищ», придуманных Моруа:
Маленький шотландский кальвинист.
Демон волнений.
Сентиментальный хамелеон.
Задумчивый могильщик славы.
Жрец Немезиды.
Разумеется, список «прозвищ» намного больше, и если бы я задалась целью искать их с первой же страницы, то привела бы список пошире. Но что делать? На первой странице я гадала, почему, в отличие от других своих работ, эту биографию Моруа озаглавил одним лишь кратким (зато ёмким) словом — «Байрон»? Другие объекты интереса Моруа удостаивались составных заголовков. Комаровская, автор вступительной статьи, между прочим, здорово покритиковавшая Моруа, считает, что Байрон — слишком сложная личность, чтобы описать её, например, лишь как Дон Жуана. Мне кажется, всё дело именно в ёмкости слова «Байрон». Это не просто фамилия поэта, это образ, который поэт создал своей жизнью, своими духовными поисками и метаниями, образ более сложный, чем его порождения — Гарольд и Дон Жуан. Моруа между делом размышлял и о своём ремесле, и о своём понимании личности:

Интересно, следя за ходом чьей-нибудь жизни, наблюдать последовательные напластования, которые, закрепляясь со временем, определяют характер.

И так же последовательно показывал нам эти напластования в личности Байрона: вот он — маленький шотландский кальвинист, вот здесь в нём просыпается демон волнений, вот здесь он сентиментален, а там исподволь меняет свои чувства в угоду сентиментальности, а вот здесь мы видим, насколько важную роль играло в его жизни божественное возмездие. Впрочем, даже не обязательно знать, что имел в виду автор, можете безнаказанно дать волю своему воображению — и всё равно не ошибётесь. Байрон был всем.

Он нашёл поистине изумительное байроническое решение, сделав себя одного центром и сутью этой системы. Байрон сам был искусителем Байрона. И Байрон сам наказывал Байрона в Байроне. Байрон, он же и погибель Байрона, будет для Байрона загробной карой.

Да, книга устарела (1930). Устарела даже вступительная статья к книге (1986). Но Байрон от этого не утратил своего значения, а Моруа — не стал хуже понимать Байрона. Он приоткрывает нам вселенную Байрона именно в том виде, в котором она существовала для самого Байрона.