5

Калделлис крут. Одним изящным движением развернул православную-самодержавную с богопомазанным вождем и превратил в республику (res publica, она же πολιτεία) под управлением императора, который есть вид высшего чиновника при τὰ κοινά, обязанного заботиться об общем благе (а если не заботится, то можно и голову с плеч). Точнее, показал, что республика со времен первого Рима никуда не делась, и императорское правление - всего лишь одна из форм res publica.

Вообще, его книжка лишний раз подтверждает выводы Авериль Кэмерон, что Византию ожидает переоткрытие и нужен пересмотр всего, что уже есть и что написано о ней. К. хорошо показывает на примерах современную предвзятость в изучении византийской политической идеологии, так же как и религии: византийцам склонны приписывать такую глубокую религиозность, какой они в реальности не имели. В частности, пример Петроны, который он приводит, показателен — собственно, высокое благочестие если у кого и было на первом плане, то у монахов, и то далеко не всех. Византинисты стали заложниками «идеальной картинки» из монашеской литературы, которой много до нас дошло, в отличие от светских источников, многие из которых погибли.

Концепция πολιτεία у византийских историков была светской; религия важна, но она как таковая не была частью римского образа правления. Взгляд на императора как на высшего чиновника, трудящегося ради общего блага, сложился еще до принятия христианства на государственном уровне. Император по-разному изображался в панегириках, поучениях, исторических хрониках, но идея отражается всегда одна и та же с разных сторон. Власть императора была "законом", т.к. народ делегировал ему это право - что отражалось в документах. Бунт как выражение народной воли не предусматривался законом, но не был незаконным; народ, кроме того, всегда мог на улицах выражать свое мнение о правящем императоре, и тот вынужден был прислушиваться, т.к. его власть была прочна лишь пока он был популярен: непопулярного императора могли свергнуть и заменить другим, всегда было полно желающих устроить мятеж и предложить свою кандидатуру. Императоры потому и боялись популярности отдельных лиц, т.к. она реально могла привести тех на трон. Император был постоянно связан в своих действиях общественным мнением и не мог править как абсолютный монарх.

Идею богоданности императорской власти Калделлис рассматривает тоже и отмечает, что эта идея родилась еще до принятия христианства, в 3 веке, как ответ на системный кризис легитимности, когда императоры провозглашались и находились в армиях, вдали от сената и народа — тогда как законной высшую власть в республике делало именно признание всего общества, т.е. народа, армии и сената. То есть идея богоданности – не высший принцип легитимности, а оборонительный ответ на республиканизм, попытка защититься от постоянной угрозы переворота. В реальности она не могла спасти непопулярного императора.

Калделлис отмечает, что мышление византийцев было многоосевым (а я бы сказала — кластерным, это очень часто видно из текстов): они одновременно верили и в божественность власти и в свое право ее свергать. Нигде в источниках толком не объясняется, как именно соединяется воля Бога и глас народа: такое ощущение, что воля Бога приписывается событиям задним числом – удался переворот, значит мятежник стал императором «от Бога», не удался – значит, он бунтарь, достойный проклятий. Манера рассуждать о происходящем была ситуативной: в одних случаях говорили о воле Бога, в других рассуждали совершенно по-светски, о Боге и не вспоминая. В целом византийцы явно были куда менее благочестивы, чем принято думать.

Ни один император не мог укутать себя в разговоры о Боге, чтобы чувствовать себя в безопасности от угроз республики, и даже самого благонамеренного человека могли счесть неподходящим для административных задач этой должности. Осознавалось, что императоры – только смертные люди с порокам и недостатками. … Народный суверенитет не обладал управленческими институциями, но находил свое выражение в непрерывном референдуме, которому императоры подчинялись. Политика представляла собой угрозу гражданской войны. Легитимность означала популярность. То, что мы называем Византией, было бурной, политически динамичной, но в конце концов стабильной монархической республикой в римской традиции, притворяющейся- для себя в той же мере, в какой и для других – императорской теократией.

В общем, с концепцией автора можно в целом согласиться. Жаль, правда, что К. не разобрал случай наказания Феофилом убийц Льва Армянина как покусившихся на «помазанника Божия», но в общем такие вещи вписываются в то, что он описывает как постоянное колебание между монархизмом и республиканизмом. В реальности, конечно же, из источников видно, что с «монашеским царством» реальная Византия имеет мало общего, это монахи ее хотели такой видеть, а на самом деле там было много разного )) Собственно, в современных США тоже много говорят о Боге, даже на долларе написано «Мы верим в Бога», и везде можно найти ссылки на Библию, но это нисколько не мешает оставаться светским государством.

Перевод, увы, плох. Много калек с английского и корявых и тяжелых фраз, не очень по-русски звучащих. Что делал редактор перевода, для меня осталось загадкой - видимо, спал.