5 Жизнь после Ада

Жестокость мира Сэндмена не только в ужасающих иллюстрациях, которые соперничают с фантазиями Босха и Доре. Визуальное пиршество смерти и разложения еще можно пережить.

Нил Гейман беспросветно мрачен. Через своего героя он улыбается обреченному миру и предлагает искать удовольствие по ту сторону жизни. И при всей игривости и манерности, четвертая книга «Пора туманов» саги «The Sandman. Песочный человек» как единая симфония бьет по самонадеянной надежде. Как изящно в законченную драму вплетается нарисованный Мэттом Вагнером эпизод о мальчике, который, лишь умерев, смог ощутить вкус существования (или, если хотите оксюморон, жизни).

Вообще, в этом томе сам сказочник становится лишь дирижером. Он сочинил историю об искуплении, прощении, украсив ее шаловливо-философским экспериментом над опустевшим Адом. Но главными творцами здесь выступают художники. Надо сказать, что Келли Джонс примиряет с созданным им художественным миром. Его небрежный и инфантильный Сон наконец-то обретает более брутальную форму. Но главное искусство – это сонм мифологических персонажей, которые составлены из архетипов, но при этом авторские. И разнообразные пантеоны помещены в изумительно детализированные декорации владений Морфея.

Изобретательные муки в Аду меркнут перед сводами с росписями, где зашифрованы великие события человеческой истории, которые связаны со снами. Но главный экстаз – возвращение Майка Дрингенберга в качестве художника окантовки для сюжетной арки. Мы не только наконец-то знакомимся со всем семейством Вечных, но и получаем визуальные ребусы. Как Гейман виртуозно жонглирует литературными образами, цитатами и аллюзиями, так и художник ищет блуждающий знаменатель между европейским Ренессансом и народным искусством Африки, японской гравюрой и поп-артом. В итоге эзотерические вариации, которые авторы комикса устроили в «Поре туманов», конечно, представляют собой искушение.

Вселенная Геймана – это мир человека, который верит лишь воображению. Пока авторы сочиняют изощренные образы и впускают без разбора в одни ворота все сказки и истории мира, читатель пожинает только иллюзии о том, что возможно внерелигиозное примирение с существованием.