5 Тень минувшего

У родителей Ефремов стоял на полках. И вот однажды в младших классах меня спросили: «Какую книгу ты сейчас читаешь?» А я возьми и скажи: Таис Афинскую . Учительница как-то странно на меня посмотрела.

Уже потом были и Час Быка и пара рассказов из этой книги, затем Лезвие бритвы . И только в студенческие годы Туманность Андромеды . Так что начинал я как-то странно. Совсем не удивительно, что до самых ранних рассказов Ивана Антоновича я добрался в последнюю очередь.

«Нигма» достаточно неожиданно включила в свою серию «Страна приключений» этот сборник ранних рассказов. Иллюстрации в книге не самые прекрасные, но и не вызывающие отторжения. Но в любой книге Ефремова картинки всегда будут вторичны, текст никогда не отдаст первый план.

Рассказы эти заметно ранние. Большая их часть имеет абсолютно шаблонный зачин – некая встреча с профессором/летчиком/моряком etc на юбилее/в транспорте/на работе, когда кто-то внезапно начинает рассказывать произошедший с ним невероятный случай. Все фантастика ближнего прицела, а порой и вообще без допущений, просто необычная ситуация.

Но Ефремов не был бы Ефремовым, если бы сюжет играл бы сколько-то заметную роль в его текстах. Это как с Пелевиным (извините за сравнение), мало кому придет в голову критиковать его за условность сюжета. Важнее мысли, идеи, видение автора. Ефремов очевидно стоит в одном строю с Виктором Олеговичем в когорте визионеров и философов.

Вектор, правда, другой. Неослабевающая вера в человека, в способности его разума, в преодоление себя. И в великую взаимосвязанность всего сущего, сквозь геологические века. Это чувство у Ивана Антоновича не угасло и к самым поздним произведениям. А ранних рассказах, в жуткую сибирскую стужу, на опаленном склоне горы, в поврежденном самолете над Атлантикой, в шахтах и шурфах, в Северном Ледовитом океане это желание преобразовать мир для разумной жизни человека так страстно клокотало в его разуме, что некоторые страницы обжигают, заставляют чувствовать что-то, казалось бы, навсегда нами утраченное – величие утопии.

И не стоит забывать, что почти все рассказы в книге написаны в годы войны, они часто дышат ею, пусть даже повествование идет о Средней Азии или Восточной Сибири. Страна воюет, и это заметно.

Большую часть рассказов я ранее читал, возможно поэтому мое внимание привлек тот, который был для меня нов. «Голец подлунный» поразил меня той особой прозрачностью, что бывает у хорошей прозы. Автор так описал морозы и мир эвенков, что создал ощущение личного присутствия.

Два последних рассказа в сборнике чертовски характерны. Предпоследний (1944) повествует о том, как благодаря новой советской технике с большой глубины наши моряки поднимают отцепившуюся американскую батисферу. Тут американцы еще наши союзники, хоть и выглядят довольно невзрачно на фоне советских моряков. Наши – воплощение стереотипа, того, что воспроизводил и Станислав Лем в Рассказах о пилоте Пирксе . Чуть выше окружающих, на несколько лет впереди в техническом прогрессе и чертовски гордятся сами собой.

А вот в последнем рассказе (1948 года) американцы уже противники по Холодной войне. И тут мы все вспомнили им – их нелюбовь к цветным, их расхлябанность и желание развязывать агрессивные войны.

Но это, ей-богу, лишь фон. За всем этим высокая, нереализовавшаяся мечта. Нет, алмазы в Сибири мы нашли и добываем, нет, полезных ископаемых у нас, вроде бы, много. Но ожидавшегося положительного влияния на общество все это не особо оказало.