4.5 Грамматика детства

Задолго до выхода этой книги на русском языке я уже слышал об удивительном племени пираха, которые совершенно не знают мифов и сказок, не умеют считать даже до двух, спят урывками по пятнадцать минут, и при этом многими исследователями названы «счастливейшими в мире» (был даже снят документальный фильм «Грамматика счастья»). Эта загадка требовала разрешения, и я наконец нашел его в первоисточнике — живом повествовании о том, как молодой американский миссионер и лингвист отправился в глухие леса Амазонии переводить Библию и что из этого вышло. А вышла ни много ни мало сенсация века — обнаружение единственного на Земле языка, который опровергает универсальный принцип рекурсии Ноама Хомского и свидетельствует в пользу того, что языковые структуры не столько врождены нам, сколько культурно обусловленны.

Но прежде чем сделать такой вывод, Эверетту пришлось провести восемь полных лет с пираха, изучая их, заботясь о них и все больше в них влюбляясь. Автор предстает смелым и в какой-то степени даже безрассудным человеком: в возрасте двадцати шести лет он привез в опасные джунгли жену и троих маленьких детей, в первый же год чуть не потеряв их из-за малярии! Конечно, Эверетт уповал на свою веру в Господа, поэтому выдержал там, где спасовал бы обычный ученый (лингвисты уже приезжали к пираха, но каждый раз ненадолго), — тем удивительнее, что в конце концов он стал атеистом, причем в качестве причины прямо называет мировоззрение пираха! Да что же там такого, что меняет даже взрослого западного человека?

Эверетт открыл у пираха «принцип непосредственного восприятия»: индейцы доверяют только тому, чему были свидетелями, и «не рассказывают о том, чего не видели сами: о далеком прошлом, о далеком будущем, о выдуманных событиях». Поэтому у них нет мифов о творении мира (хотя есть вера в духов, которых они видят коллективно); они не заботятся о своем будущем, не делают запасов пищи и не боятся смерти; им совершенно не знаком художественный вымысел и у них нет никаких ритуалов, татуировок, «сказок на ночь» и прочих элементов духовной культуры. Из этого же принципа путем витиеватой дедукции Эверетт выводит и отсутствие у пираха числительных и счета, названий цветов (вместо «красный» у них «похожий на кровь»), обозначений «право» и «лево», той самой рекурсии (вложенных друг в друга предложений) и многого чего другого. Но что же тогда остается? Что так поразило автора?

Ничего удивительного, что Эверетт идеализирует пираха. С одной стороны, он отмечает их постоянный позитивный настрой, веселье, легкость в жизни и отношениях, миро- и дружелюбие, с другой, оправдывает некоторые на взгляд западного человека чудовищные поступки (убийство больного ребенка, равнодушие к мукам в конце концов умершей роженицы и т. п.) тем, что видит в пираха своего рода стихийных ницшеанцев, привыкших надеяться только на самих себя, не ждущих ничьей помощи и принимающих страдания и смерть как неизбежность любой судьбы. В результате Эверетт «договаривается» до того, что признает у индейцев «более развитую» культуру, которая не требует решения «беспокойных» вопросов о «Боге, вселенной и происхождении мира», а предлагает сиюминутное «наслаждение жизнью»! Простим автора, он слишком долго был вне социальных сетей.

Одной из множества особенностей пираха Эверетт отмечает их отношение к детям как к взрослым, без всяких скидок на возраст и развитие. В этом и содержится ключ к пираха: они сами как дети! Не в физическом, разумеется, смысле, но в культурном. Именно маленькие дети, подобно пираха, живут настоящим, не понимают специфичности художественного вымысла, испытывают трудности с такими абстракциями, как число и цвет, способны быть открытыми и непосредственными и одновременно очень жестокими, причем не осознавая свою жестокость как таковую. В лице пираха мы встречаемся с детством человечества, райским состоянием, которое, впрочем, едва ли сколько-нибудь было распространено. Ведь пираха не меняются, они тотально консервативны (Эверетт приводит много тому примеров), а если человечество когда-то целиком было таким, мы все еще сидели бы по пещерам.

Как же пираха стали такими? Автор лишь вскользь упоминает о культурном шоке от первой встречи с европейцами (в XVII веке), который, возможно, стал причиной их самозамыкания. Позволю себе развить эту тему. Науке известно немало случаев, когда изоляция сообществ приводила к определенной их деградации. Птицы, попадая на отдаленные острова, в условиях отсутствия наземных хищников теряют способность к полету. Азиатские мореплаватели каменного века, заселив Полинезию, «забыли» гончарное и ткацкое ремесла, лук и стрелы. Представляется, что в прошлом пираха были частью более обширного и развитого племени (на что косвенно указывает родство их языка с вымершим языком мура), но, пережив некое культурное потрясение (не обязательно встречу с европейцами — это могла быть истребительная междоусобная война), понесли большие человеческие потери, в первую очередь старшего поколения, которое всегда выступает хранителем мифов и преданий. Оставшиеся чудом уцелели в глухом уголке Амазонии, богатом дичью и рыбой, но упростились до сегодняшнего «детского» состояния. Можно сказать, что это была своего рода невротическая реакция вытеснения: забыть свою историю, забыть, кем мы были, чтобы не помнить ужасов прошлого. Вместе с племенем упростился и язык, поскольку ему более не нужно было обслуживать миф, ритуал и межплеменную коммуникацию. Таким образом, не «принцип непосредственного восприятия», а принцип экономии на самом деле лежит в основе уникальности пираха — вероятно, когда-то и с кем-то случались подобные ситуации, но выжить столь «упростившейся» народ может лишь в крайней изоляции и одновременно при изобилии природных ресурсов, а такие места на Земле, как понимаете, большая редкость.

Загадка пираха, несомненно, еще долго будет будоражить умы неравнодушных людей. Даже сама эта книга (в ее русском варианте) появилась благодаря таким: ее составители трудились, по их словам, «по минимальным ставкам оплаты, а то и вовсе бесплатно», тем не менее не только прекрасно перевели текст, но и снабдили его тремя статьями-послесловиями, в которых дают свою оценку удивительного феномена пираха. Что же касается оценки деятельности самого Эверетта, то она совершенно однозначна: это настоящий подвиг.