4.5

В "Дон-Жуане" Байрона, есть такие строчки :

Гомер порою спит, - сказал Гораций.
Порою Вордсворт бдит, сказал бы я.

При всей ироничности этих строк, есть в них и нечто иное. Байрон вообще не раз сравнивал Вордсворта с немецким мистиком Якобом Бёме. Есть у них нечто общее : почти сомнамбулический ритм образов, стихов, порою длинных, развёртывающих паруса своих строф, с той же неспешностью, что и описания кораблей у Гомера.
Но и в этом есть своя прелесть. Сердце-маятник, подчиняется этому пульсу чувств и стихов, фокусируя свой взгляд на подробностях заката, волн и парусов, похожих на белоснежные крылья : пейзаж впечатлений вспыхивает, смешивая в одно душу человека и душу природы.
Перси Шелли, любивший пантеистическую поэзию Вордсворта, однажды написал :

немецкая философия созерцает лишь серебряную сторону щита истины, и этим она лучше французской, которая видела только его острые края.

Быть может, спустя век, Шелли изменил бы своё отношение к французской философии, вспомнив о мече, отразившем подробности заката. Во всяком случае, щит искусства, отражающий мир, нас в этом мире и мерцание истины в нас, порой вредит нам так же как и Медузе Горгоне, т.к. наше чувство истины, каменеет, и душа заживо замуровывает себя в истинах чужих чувств.
Для Вордсворта, как и для Эмили Дикинсон, истина - это сестра и друг; истина - вечность, каждодневно сбывающаяся между отношениями человека и природы, звезды и цветка. И порой, чтобы узнать истину, нужно, как и в стихе Вордсворта " Всё наоборот", оторваться от скучной мудрости книг, выйти в ночь, в природу, и общаться с божественной красотой без посредников, вне храма искусства, но в храме природы, читая её живые строчки.
Для Вордсворта, лесное озеро - это тот же шеллиевый щит, так похожий на ум, в котором, расправив складки ряби, складки случайных чувств и строк, душа читает самое главное, - тихую вечность.
И не случайно в поэзии Вордсворта почти фолкнеровские образы "Слабоумного мальчика", въезжающего в лес, и открывающего для себя целую вселенную. Почти толстовские образы детства, как живого отблеска бессмертия. Почти Фростовский образ старика, в чьём сердце такой покой и усталая тишина, что если бы он вдруг умер, то этот покой, как-то естественно и почти зримо слился бы с покоем вечерних гор и звёзд над ними.
А на горе, на холме, в бурю и в дождь, и среди покоя небес, люди видят тёмный силуэт женщины, которая не замечает ни покоя небес, ни бури, а склонившись у холмика с кустом терновника, плачет о чём-то.
Мелькают строки её жизни, похожие на какие-то вырванные листы ненаписанных романов Эмили Бронте : безумная страсть, измена, в помрачении ума, среди вечернего вереска, девушка скитается по холмам, и вдруг, ощущает под сердцем тёплое, нежное движение ребёнка, словно призрачное касание любимого, сквозь чёрные расстояния предательства и разлуки. ( Баллада "Терновник").
Шелли писал о поэзии Вордсворта, как о "снах минутных, льющих беглый свет". Лучше и не скажешь.
В некотором смысле, можно понять, почему в Англии многие ставят поэзию Вордсворта выше поэзии Байрона : Вордсворт - эдакий состарившийся Байрон, пишущий у камина кроткие стихи, полные светлой печали.

Джон Уильям Уотерхаус - Борей