5

Каждое прочтение этой книги для меня как акт мазохизма, ведь читать её и страшно и приятно одновременно. Интеллигент, который никак не может влиться в общую компанию одуревших от свободы и безнаказанности солдат революции, отстранёно описывает насилие и злобу, бурлящие вокруг него. Солдатики эти вызывают у него одновременно и отвращение, которое он вынужден прятать для собственной безопасности, и восхищение. Ему бы самому, возможно, хотелось бы приобщиться к этому вековечному канону мужественности.

Акты жестокости, которые видит вокруг себя Кирилл Лютов, становятся для него, человека, которому гуся убить - убийство, сильнейшим потрясением и потрясение это к тому же нельзя пережить и обдумать прямо здесь и сейчас, потому что это довольно опасно. Эти ребята не любят видеть на чужом лице работу мысли. На сотни странных оголтелых эгоистичных мужчин, убивающих своих сыновей и отцов в "Письме"(что за интересный такой мотив в нашей литературе - убийство отцом сыновей да ещё по каким-то надуманным идеологическим причинам? Из всего мною прочитанного только в "Возлюбленной" мать убивает свою дочь и то это был акт любви), вменяющих себе в заслугу то, что они не изнасиловали женщину в "Соли" и выменивающих материно здоровье на свою выгоду в "Сашке Христосе" есть один человечный мужчина, просящий не убивать его при дочери (его, конечно же, убивают, таковы правила игры). Для нас, людей XXI века, перед чьим мысленным взором проходит не только Первая мировая, Революция и Гражданская война, но и террор 30-х, Вторая мировая, ГУЛАГ, репрессии и будничные хорошо освещаемые СМИ убийства и преступления 90-х годов, такие события новостью или открытием не станут. Мы можем прочитать о шоке человека, столкнувшегося с пробуждением великой волны агрессии, поднимающейся со дна, на которое высшее общество старательно веками заталкивало необразованных лапотных мужиков и баб.

Как ни странно, но в этом отсутствии удивления перед насилием на страницах книги мне видится некоторый оптимизм. Это Исаак Бабель и его альтер эго Кирилл Лютов не подозревали, что такое бывает. Это они изумлялись и были беззащитны. Нас же век страданий и ужасов поставил в более выгодное положение. Мы уже научились разбираться в насилии, мы знаем, что оно всегда рядом, мы можем хорошенько изучить его механизмы и быть готовыми если не защитить себя от него, то хотя бы эффективнее переживать, чтобы не позволять ему ломать нашу жизнь. До полного искоренения, боюсь, мы не доползём.