4 Настоящее дерево

Удивительно итальянская книга. Это довольно трудно объяснить, ощущение ускользающее, на кончиках пальцев, но у меня оно осталось. И именно Италии XIX века, раздробленной, мозаичной.

Первое, что бросается в глаза, это то, что книга имеет просто огромный по сравнению с «Буратино» период действия. Годы вместо дней. Уже это отдаляет отечественный нелицензионный продукт от итальянского оригинала.

Казалось бы, как банально – описывать различия с нашим впитанным с молоком матери Буратино. Но как от этого уйти? Как и во многих других случаях, структура задана до нас, и от этого никуда не денешься.

Вот и «Буратино» так и просит себя сравнить. Алексей Толстой был большим мастером. Он взял итальянскую книгу и, подобно папе Карло (Джепетто), стесал все виньетки, отвлечённости и прочие красивости. Сшил курточку из крепко связанных эпизодов, создал, так сказать, большой нарратив, прямой, последовательный и понятный. Вымел, скажем так, сор.

Но в этом для меня и есть очарование «Пиноккио», в том, что он такой неотшлифованный, сыроватый местами, но оригинальный, первородный. Пусть эти странноватые эпизоды про сгоревшие ноги, про акулу, про жестокие драки и травмы, про полёт на голубе, про фею, то умирающую, то воскресающую в другом теле, пусть они местами диковаты и кажутся неуместными. Нет, они уместны, но в другой парадигме, XIX века, они как яркие картинки, сложенные вместе, переход от одной к другой резок, разграничен и неожидан.

И, естественно, прелесть оригинала всегда в том, что он вызвал появление копий. В попытке отгадать – что же такого настолько оригинального и необычного в этой книге, что она заставляла перекладывать ее многих и многих мастеров культуры, и есть главная прелесть.

Не в морали ли дело? Не в том ли, что, как попугай, долдонит Сверчок? Или в том, что автор прекрасно понимает, что повторением не решить проблему и человек должен ожечься, чтобы понять? Не знаю. Но под очарование этой несколько наивной, но буйной и веселой сказки я попал.