5 И. - истина

Писать рецензии мне как-то уж совсем не удаётся. Всё, что когда-то было мною написано, кажется мне чем-то до боли смешным, каким-то за уши притянутым и совершенно не от сердца идущим. Я объясняю это так: есть девственная эмоция, как бы только-только зародившаяся сразу после прочтения, когда образы в голове такие же свежие и приятные, как вышедшая из-под принтера секунду назад бумага, когда кажется, только лишь кажется, что ты целиком впитал в себя весь авторский замысел, стал частью созданной им Вселенной, а персонажи сплелись с тобой прочным и неразрывным кетгутом, и хочется об этом выразиться, но в этот момент происходит следующее: все возникшие ощущения уходят в какое-то терпкое и беспросветное болото. Будто бы и не читал ничего, а над тобой словно посмеялся кто-то очень мудрый и уже давно мёртвый.

Да и вообще, чего уж там греха таить, само это слово "рецензия" мне кажется каким-то неестественно грубым, будто к чему-то обязывающим, отчего на душе, когда я его слышу, становится как-то тягостно, а глаза и вовсе не знают куда себя деть. Но всё-таки несколько рецензий я однажды составил и опубликовал, и по отсутствующим, так сказать, отзывам, понял, что всем абсолютно и глубоко всё равно. Ну это и подтвердило гипотезу о моей сущности смешного рецензиста. Я могу долго и сердито говорить о безвкусие и неуместности этой своей дурной писанины, но тогда меня сочтут ещё более смешным и ещё более всем будет всё равно. И что же вы думаете? Ну да, тогда я и перестал писать. Всё написанное я к чертям стёр и окончательно ушёл в себя, и по прошествии уже не помню какого времени решил, что всё, того, пора значит, удаляться отсюда, пока не попалась мне в лапы эта чудная вещица, из-за которой я вот сейчас сижу и вспоминаю, как составлять слова в предложения, и буду продолжать это делать, невзирая на то, что всем, может быть, и смешно, и всё равно, но такие вот вещи не должны в одно ухо моментально залетать, а в другое моментально вылетать, оставляя после себя только головную боль и громкий свист.

Умолчать же о чтении такой литературы и не поделиться искренними эмоциями, произведенными ею - для меня это теперь преступление, за которое я уже получил наказание в виде долгого и томительного молчания. Не знаю, истина это или не истина, но если всё же истина, то мне за неё, вопреки словам Пелевина, абсолютно не обидно.

Писать буду...
И опубликую! И опубликую!