4.5

Первый опыт чтения интервью, перенесенного в большой книжный формат.

При последовательном чтении глав издания сложилось впечатление, что опрашивал Волков Бродского не в той же последовательности, в какой они представлены. Некоторые ответы поэта, его отсылки к другим частям беседы или слова "мы еще вернемся к этому" указывают на данный факт. Мне кажется, это говорит о том, что: во-первых, Волков, как составитель и первый редактор издания, перетасовывал расшифрованные интервью, подчиняя их расположение своей авторской мысли и ранее задуманному тематическому плану расстановки акцентов на основных линиях жизни поэта; а во-вторых, это просто является следствием того, как сложно было расплетать клубок знакомств и встреч в жизни гениального человека.

Не стоит забывать, что существует критика волковских изданий "интервью на магнитофон". После его магнитофонной беседы с Шостаковичем появились первые опровержения слов интервьюируемого от хорошо знавших его друзей. Появляется вопрос — насколько сильно Волков подвергает редакции слова своих собеседников? Что он еще убирал из слов Бродского, помимо его вечных "да?" в конце предложений. Из-за невозможности сравнить печатную версию интервью с её магнитофонной записью, критики советуют информацию из интервью подвергать критическому осмыслению.
Сквозь мнения Бродского о других явственно просматривается его личность, и иногда за этим не видно и другого. Хотя Бродский активно настаивает на неважности его биографии в его, как поэта, жизни, но мы то знаем, он закрыл свой архив, на 50 лет. Незадолго до смерти Бродский написал письмо в отдел рукописей Российской национальной библиотеки в Петербурге,где хранится, в основном, архив поэта до 1972 года, в котором попросил закрыть на 50 лет доступ к его дневникам, письмам и семейным документам. Что-то там есть такое, что является большим, чем его нежелание "драматизировать свою судьбу", как он говорил Волкову. Кстати, срок запрета истечет в 2045 году.
Интересно и то, как он отвечает на вопросы Волкова о людях в своей Нью-Йоркской жизни и называя поименно своих приятелей, обходит того же Довлатова и круг людей, которые были с ним близки. Видно, что Бродский в своей гордыне активно причисляет себя к сильнейшим гениям своего времени и всячески подчеркивает то, как панибратски он общался с Оденом, Исайей Берлином, Ахматовой, Барышниковым (называя его "Мишей"). При этом, во всех других моментах лукавит, яростно вычеркивая себя из списка "великих поэтов" или великих деятелей эпохи.
Много интересных наблюдений и мыслей дарит слушателю Бродский. Все таки у него, как у умного и гениального человека, свой особенный взгляд на культуру и историю, с которым не мешает ознакомиться для расширения своих границ и представлений. Ценную мысль кристаллизовал поэт: большинство главных русских гениев культуры жили и творили за границей своей великой страны — Герцен, Тургенев, Баратынский, Гоголь, Горький, Куприн, Шаляпин, Стравинский, Рахманинов, Шостакович, Шагал, Кандинский, Барышников, Дягилев, Нуриев, Баланчин, Бунин, Набоков, Солженицын, Довлатов, Газданов, Адамович, Бродский.. Список более чем внушительный. И хотя многие из них уезжали по разным причинам и на разное время, кто-то навсегда, а кто-то лишь в конце жизни, результат был один — русскому гению спокойней живется в отрыве от своей Родины, а русская культура от этого не теряет, а лишь приобретает. Как, впрочем, и другие культуры. И Бродский старается обдумать, почему же так складывалось. При этом
Бродский не касается политики.
Бродский не говорит о своих врагах.
Бродский старается не говорить о себе, но что есть воспоминания твоей жизни как не ты сам.