4.5 Любовь на кочках

Мужицкая жизнь почти везде одинакова. Отличаются почва, животные, количество солнечных дней, а страсти и побуждения до боли схожи. И это закономерно, ведь хозяйственный цикл земледельца тоже почти одинаков. Мрачен, довольно непригляден и непривлекателен. Сложно поверить, что когда-то он был большим шагом вперёд, настоящей революцией в жизни людей, позволившим радикально увеличить нашу численность как вида.

Но это так далеко в прошлом, теперь для нас, в большинстве городских жителей, это удивительное, загадочное прошлое. Все эти гумна, молотилки и скирды. Но ведь до этого прошлого всего один шаг. Суньтесь в любой скансен, что в Великом Новгороде, что в Таллине, что под Киевом, что под Минском. Постойте в этих деревянных домах и службах, свезённых влюблёнными романтиками из разных районов своих стран, подумайте о бесчисленных поколениях ваших предков, добывавших хлеб свой в поте лица. И благословите научную революцию, позволившую высвободить большинство людей от занятий сельским хозяйством. Хотя ещё большой вопрос, сумели ли люди правильно распорядиться этой возможностью.

К чему это я? К тому, что и у Ивана Мележа мужицкая жизнь одинаковая с другими. Всё это ты уже где-то видел или читал. Всё узнаёшь. Вот это было в Мужиках Реймонта, вот это в Поднятой целине , вот это в Даурии . Но странно - это не отпугивает, не делает книгу постной, невкусной. Есть в этой монотонности своя прелесть, своеобразность, что-то тягучее и интересное. Я когда-то уже пытался прочесть эту книгу в оригинале. Прослушать, вернее. Мои белорусские знакомые посоветовали мне её как некую антитезу Короткевичу, прекрасному и восхитительному, но, увы, апроприированному романтическими националистами, подвыхолостившими из него основное содержание. Мол, Мележ крепок, строг и не склонен к романтическим воспеваниям и загибам. Не умею я слушать аудиокниги – после трети романа я устал и слушать перестал. А зря. Всё правда.

Первая прелесть – география. Я искренне люблю книги, которые позволяют заглянуть в новый уголок мира, погрузиться во что-то новое. Вот и теперь я читал с картой, ныряя колесом прокрутки через Google Earth в Глинищи. Вот это Полесье, это Припять, это Мозырь и далёкий, невероятно далёкий для героев романа Минск. Мележ писал про свои родные места, про родные болота. Разве что не про свои времена. Роман, действие которого происходит в нестрого определённые 20-е, вышел в печать в начале 60-х на белорусском и практически одновременно в авторизованном переводе на русском. Был ли роман неким соцзаказом, своим полуобязательным романом о коллективизации по образцу «Поднятой целины» для БССР? Я такой информации не нашёл, но такое толкование нельзя исключить. Пусть так. Но автор сделал всё настолько искренне, что вопрос о мотиве отпадает.

Мотор повествования – любовь. Несчастливая, несбывающаяся любовь Василя Дятла и Ганны Чернушки. Через этих двух молодых людей мы и видим эту зажатую в болотах, на полгода отрезанную от всего мира деревню. Всё тут есть – и кулак, нестрашный, замученный какой-то, и подпевалы, и крепкие середняки, и беднота. Вопросы, как всегда, о земле, за которую бьются в кровь.

Вторая особенная прелесть – атмосфера 20-х. Тут тебе и НЭП, и нестойкая еще советская власть, и бандиты в лесах. Наглядные противоречия между лозунгами гражданской и бытом деревни. И конкретные, особые белорусские маркеры – западная граница совсем не там, где мы к ней привыкли, до 1939 года еще далёко, многочисленное еврейское население (надо сказать, что к лавочнику Мележ не более ласков, чем Реймонт в своих «Мужиках»), воспоминания о балаховцах.

Правильный и хороший Миканор врывается в роман контрапунктом. Он должен символизировать и означать. Он отслужил в РККА и стал культуртрегером в своей деревне, полупламенным борцом за всё хорошее против вековой тьмы. Он должен бы быть центром романа, этаким Давыдовым из эпоса Шолохова. Но автор не делает его таким, лишь обозначает, выводя его на авансцену только в середине романа, а потом засовывая обратно на задний план. Мележу важнее Василь и Ганна.

Есть, правда, у Миканора звёздный час. Это строительство гребли (дерево-земляной насыпи) через болото до соседней деревни, первая ласточка новой жизни, возможность круглый год выезжать в другие места, посылать за врачом, доставлять газеты, да мало ли что. Пусть банально, но этот совместный, общественный труд всей деревни вышел из-под пера автора прекрасно.

Спасибо Мележу и за музыкальное сопровождение. Упомянутый им в романе «Марш Будённого» и правда хорош. Это не тот, который «Мы красная кавалерия, и про нас…», а тот, который «С неба полудённого жара не подступи, Конная Будённого раскинулась в степи…». Как рождаются такие мелодии?

Но всё это мелочи, частности. В общем же есть та самая жизнь на болоте, другая и всё такая же.

Дальше...

Постэпиграф или эпитафия

Был Вася Дятлик очень глуп,
Он как-то с Ганною готовил суп,
И тут жениться бы ему на ней,
Плодить и сыновей, и дочерей.

Но проморгал он счастие своё,
Теперь смурно его житьё-бытьё.
Страдает он в трясине сей,
Стал взгляд его куда мрачней.

У Дятлика Василия
Какое-то бессилие.
Осколок идиота,
Да ну его в болото!

Идея месткомовская, стихи мои.