3 Скука от лекарства, или Оставляет глубокое

Нет, я не собираюсь входить в эту реку дважды, жизнь и без того коротка. Но, раз угораздило, отчитываюсь о проделанном непосильном (1770 или 1525 страниц по официальным источникам, да ещё за две с хвостиком недели) труде.
Роман концентрируется на главном герое, и концентрация эта невероятно высока. В произведении несколько сотен персонажей (интересно, кто-нибудь подсчитывал? наверняка есть какие-нибудь упоротые упёртые исследователи), но более-менее подробно проработаны лишь несколько из них, по пальцам перечесть; остальным придана какая-нибудь внешность, — зачастую карикатурная, а иногда сбивающаяся на сухую скороговорку полицейских ориентировок, — набор качеств плюс история, мало-мальски связанная с ГГ, он же ЖК. Не раз возникало ощущение, что персонажи для автора — набор светофильтров, которые он крутит так и этак, как театральный осветитель в своей будочке, чтобы дать нам рассмотреть центрового героя во всех красках.
Рассмотрение удовольствия не доставляет.

Жан-Кристоф, божьей милостью композитор-самородок, мятущаяся душа и игрушка судьбы, чисто по-человечески неприятен. Он потрясающий эгоцентрист, невоспитанный холерик и адреналинозависимый тип. Автор даже не ставит перед читателем вопроса: позволительно ли гению быть сволочью. Нет, ну они же просто играли... на роялях, скрипках, раздолбанных пианинах, а тем временем вокруг них и зачастую по их вине рушились людские судьбы. Великовозрастное капризное дитя топает ногами — не для того, чтобы поиграть силушкой, не потому, что так приятно пружинит земля, а из-за того, что требуют послушания. Фтопку его! Наперекор!
Собираются людишки в общества? Фууу, чё вы как бараны-то? Даже музыку слушать вам совместными усилиями надо!.. Живут разобщённо, замкнувшись угрюмо каждый в своей «отчаянной» скорлупе? — надо их объединить, заставить действовать сообща!.. Профсоюзы?.. Ещё чего не хватало, чё вы как бараны-то?..
Ремня тебе хорошего не хватает, братец Кристоф.
«Но как же, — взволнованно затрепещут веерами фраппированные читательницы, — он же гениальный композитор! Творец!.. Как можно?»
Кто вам сказал? Ах, Ромен Роллан лично? :)
Кристоф Крафт талантлив и плодовит. Он новатор. И ещё Брамса не любит, да-да. Музыка из него то изливается мощным потоком, то вываливается жалкими кусочками. Сам ЖК сетует, что не приучил себя к творческой дисциплине, когда была такая возможность. То есть во всём на вал вдохновения полагается. Из чего же следует его гениальность? Из оценки критиков-современников, быть может? Но и автор, и его герой неоднократно дают нам понять, в каком именно гробу они видали всю эту критику. Из впечатлений слушателей? И их туда же, что они понимают. Что им продажные и безмозглые бумагомараки втёрли, тем и восторгаются или, наоборот, возмущаются, а то и освистывают. Искорка истинности мелькнула на миг в эпизоде, который ассоциируется с «Мартином Иденом»: это когда Жан-Кристоф, достигнув первых больших успехов, настойчиво думает: господи боже мой, они же теперь восхищаются вещами, которые я написал давным-давно! что же им раньше мешало?..
Наш герой абсолютно инфантилен ещё и в том, что не умеет отвечать за свои поступки, попросту сеет смерть и разрушение, потому что его величеству вожжа под мантию попала, и он хочет кричать во всё горло, бежать во весь опор, лезть на баррикады, пренебрегать дружбой, любовью, доверием — к чему? Ему всё простится, потому что это ведь его любят, с ним дружат, его считают гениальным...
Как всё это печально.
Давайте поговорим о другом ГГ романа. Нет, не об Оливье. Не об Антуанетте, не о Грации, не об Анне. Об авторе. Именно он — второй колосс десятикнижия, превращённого им в трибуну/кафедру/подиум. От «-измов» рябит в глазах. Роллан, аки Чернышевский, запрятал свои манифесты в сентиментальную и тяжеловесную мелодраму, только маскировать их особо не старался. Любопытно, что уверенный в собственном величии автор при этом даже не пытался заточить свою эпопею на грядущие поколения (не верил, что его magnum opus переживёт века?) — его «прозрачные» намёки и иносказания нынче практически невозможно читать без хоть каких-нибудь комментариев, без громоздкого справочного аппарата и толкований специалистов в сферах истории и музыки (таки да, если бы мне пришло в голову когда-нибудь в оставшейся жизни перечитать «Жан-Кристофа», я бы предпочла освоить его в бумаге, причём с обширными маргиналиями).
Но всё это можно понять и простить. В отличие от активной нелюбви автора к... да к кому угодно. Такое впечатление, что все, ну буквально все бедняге в жизни насолили: родственники, женщины, слишком шумные соседи, политики, журналисты, музыкальные критики, немцы, французы, вельможи, велосипедисты :)) да, даже они. Тина Ивановна какая-то, а не великий французский писатель. Легко понять, что мизогиния+шовинизм вкупе с антисемитизмом производят наиотвратительнейшее впечатление. Не буду даже примеры приводить и цитатами сыпать, по своему обыкновению: поверьте на слово и «никогда туда не ходите».
Хотя нет, один пример приведу. Допустим, вам надо упомянуть о Монтене. Как вы его назовёте, ну, как охарактеризуете? Французский писатель; философ; мыслитель; автор афоризмов... Роллан не так прост, как вы. Он припечатывает: «полуеврей Монтень». И всё становится ясно, правда же? Только почему-то не о Монтене, а о самом Роллане.
Задумалась о том, что плохую услугу в своё время советскому обществу оказала советская же власть, обласкав Роллана за его коммунистические воззрения по полной, превознеся его и распубликовав на всех углах. У нас ведь тогда как считалось: что опубликовано — особенно в газете — то и правда.
Роллан обличает, бичует, клеймит, злоупотребляет обобщениями и не стесняется в выражениях («мразь», «дрянь», «газеты кишели писателишками», о баранах я уже упоминала), повторяет одно и то же по десять раз (для лучшего усвоения безропотным читателем, видимо), плоско иллюстрирует погодой-природой все душевные метания и терзания персонажей; косячит в метафорах («родник, питавший внутренний огонь» *facepalm*); ниспровергая авторитеты, обвиняя их в пошлости, своё творение считает безусловным шедевром, просто «прочитать и умереть» :-/ Прямо гора Кобзон, у подножия которого копошится муравейник суперзвёзд.
Лично мне, обчитавшейся роллановских проповедей до полного не могу, захотелось только одного: вступить в Общество Тех, Кто Не Состоит Ни В Каком Обществе :))
И напоследок — отдельно о книге десятой, «Грядущий день». Эту десятину автор пожертвовал непознаваемому и непредугаданному будущему (получается, что часть романа мы должны отнести к области фантастики). Да, Роллан стоял на пороге новой эпохи, только стоял-то он к ней спиной. Орлиным взором окидывая известное ему и описанное в романе сорокалетие, трактуя и критикуя его вдоль и поперёк, он не посмел взглянуть в глаза страшному новому веку, революциям и нескончаемым войнам, до ближайшей из которых оставалось всего-то пара лет. Жутковато читать строки:

Этим детям, знавшим войну только по книгам, ничего не стоило приписать ей несвойственную красоту. Они стали агрессивными. Пресытившись миром и отвлечёнными идеями, они прославляли «наковальню сражений», на которой им предстояло окровавленным кулаком выковать когда-нибудь французское могущество.

Трепет, горечь, болезненная усмешка... Так же, как и в крошечном эпизоде, где юный Оливье признаётся Кристофу, что хочет жить на полвека позднее — да, это пришлось бы на конец пятидесятых — начало шестидесятых, ты бы идеально вписался в это время, бедный Оливье Жанен...
Ну и хватит уже о «Жане-Кристофе». Близится полночь,

дубы классического леса уже обрастают мхом,