3.5 Как гуси не спасли Монтекассино

В центре повествования - разрушение союзными войсками монастыря Монтекассино. Акт глупый, приведший к гибели беженцев, скрывавшихся в стенах монастыря, приведший в конечном счёте к тому, что руины монастыря заняли немцы, что привело к катастрофическим последствиям при последующих попытках прорвать линию немецкой обороны - линию Густава. Докину из википедии факт, что на сам монастырь попало только 10% сброшенных бомб, остальные накрыли земли, занятые своими же войсками. Из этого мотива мог бы вырасти отличный роман, демонстрирующий внезапную ненависть к произведениям искусства, непонятность и чуждость некоторых вещей для простых парней из деревни, которые захватывали древние европейские города. Из книги мог бы получиться второй "Крестовый поход детей", который рассказывал о бомбардировке Дрездена. Но, увы, выбранный Кулонжем стиль задал планку, до которой дорасти не сможет ни один из современных писателей, так как на вершине горы, взявшись за руки, уже лихо водят хоровод Грэм Грин, Ремарк и Хеммингуей.

Книгу перевели на волне интереса публики к арт-детективам Йена Пирса (которые тоже вышли в этой серии), но книга Кулонжа к триллерам или детективам имеет крайне опосредованное отношение, так как подпихнутые в сюжет смерти и поиски произведений искусства - это только неумелая попытка сыграть на поле жанровой литературы. Это драма, но хотя стиль под Грэма или Хэма просто лезет в глаза, это не военная драма, это драма с элементами войны на заднем плане. Ларри Хьюит - резервист, который в Неаполе выполняет обязанности начальника контрразведки, должен найти осведомителей в капитулировавшем городе. Вместо этого всё своё время он тратит, чтобы отыскать больше сведений о своём кумире - Персивале Шелли, а также, встретив своего друга времён юности Пола Прескота, он утаскивает его на рандеву - стоять под окнами дома, где в Неаполе жил Шелли.

Всякое упоминание Неаполя заставляло меня откладывать книгу, выходить под луну и шептать заклинания вроде: "О, галерея Умберто". Только я успокаивалась, как на страницах появлялся Сан-Карло и я снова шла под луну пугать деревенских собак Alto Giove, исполненным фальшивым фальцетом. Но Неаполя в книге нет. Он мелькает в одном эпизоде - в ссоре в траттории, где хозяин пытается за тысячу лир продать испорченного лангуста. Но не связанный с другими подобными же эпизодами, этот словно валяется ярким плакатом на каменистой почве. И потому, насколько бы не был ярок эпизод, он здесь неуместен. Тогда я сосредоточилась на Шелли, всякий раз, как были произнесены имена Перси, его жены Мэри (она же автор "Франкенштейна") и её сводной сестры Клэр Клермонт, которая из постели Байрона переползла под одеяло к мужу сестры, я вспоминала вот эту троицу из фильма "Готика" (1986).

Само семейство с их сексуальной свободой (я всё-таки считаю, что там скорее была free love, чем серьёзные измены и полная слепота всех домочадцев, когда бабы беременели от сексуально активного поэта) давало массу поводов для атмосферности - романтические стихи Шелли (ну да, по его поведению сразу виден романтик), книга ужасов его жены, да хотя бы всё тот же секс, поданный со всем копанием истинного извращенца-историка... Ни-че-го. От семейства были взяты их наструганные дети, которых они рожали и бросали, как ящериц - "само выживет". Детей в сумме пять (там ещё засветился ребёнок от Байрона и ребёнок Шелли от гувернантки, так как баб ему вечно не хватало) и если вы запомнили, кто когда родился и кто когда умер, то у вас слишком много свободного времени. Как по мне, так "Проза шеллевых приятна, жизнь их личная - позор, что творят - невероятно, намекну - потупишь взор" (стишки украдены и переделаны под мои нужды из какого-то детектива Кристи). Всей моей выгоды от копания в чересчур грязном белье, я поняла, почему в фильме Байрон домогался в доме, набитом народом, именно самого Перси - была высока вероятность, что после впрыска, хотя бы из него не забьёт фонтан отпрысков.

После стояния у дома Шелли, к Ларри Хьюиту (надеюсь, вы не забыли в процессе, что у книги есть и герой) приходит Сальваро Амброджио, уверенный, что у его дома (а теперь там живёт он) начальник контрразведки стоял не просто так, а теперь надо опередить события и предложить свои услуги осведомителя, пока он чего-то ещё стоит. И тут начинается линия детек... Нет, стоп, детективная линия не начинается. Потому что нам демонстрируют сцену убийства (ах-ха, а потом выяснится, что у всех на глазах был убийца ещё один, но он был невидим, потому что автору так хотелось!) и долгие прятания тела. На самом деле я перечитывала книгу третий раз в жизни. И спрашивала себя - почему я ничего не помню? А потому, что помнить нечего. Я от щедрот отсыпала хотя бы дете... гм, "криминальной" линии атмосферности, правда, атмосфера получилась своеобразной, так как отсыпала я её от "Неаполитанского детектива" Корбуччи, но честно была готова вспомнить и наградить гротеск прогулки по городу с телом убитого любым количеством атмосферы из любого просмотренного джалло. Но и гротеск Кулонж не вытянул.

Книги пользуются успехом по трём критериям. 1. Сюжет. "Призрак оперы" Леруа - ужасный жёлтый роман, написанный кондовым языком бульварного романа. Но у книги миллионы поклонников, потому что сама история ответила старинному архетипу и стала одной из самых ярких и экранизируемых историй двадцатого века, даже до того, как стала основой супер-популярного мюзикла. С сюжетом у Кулонжа никак. Есть эпизоды. Красивые, реалистичные, гротескные, видно его старание выписать детали, но они не складываются в историю. Только разрозненные куски. 2. Соответствие общечеловеческим извращениям. Тут сложно, так как извращением может быть любая патология, как признанная, так и не признанная социумом. Сильная, страстная любовь - это патология, именно потому она так привлекательно, но, к счастью, социумом это "извращение" осуждается редко. Или глазеть на разрушение - это патология и тут уж гораздо больше бывает выкриков "ах, как можно!" С другой стороны, если любого человека тянет к этому, как это может быть "не нормой"? В психиатрии главным является, кто первым наденет халат)) Что признают нормой - баааальшой вопрос, но патология - это практически любые чувства, которым невозможно и даже не хочется сопротивляться. Патология у героя "Гусей" есть (о ней ниже), только она не развита, её течении не становится общечеловеческой, это всего лишь очень локальное чужое безумие. 3. Хороший стиль. За примером - к букеровским лауреатам. Даже у самых паршивых книг всегда есть своё выраженное "лицо", авторский почерк. И взяв стиль Грэма Грина (предположительно), Кулонж мог бы получить более, чем раскупка книг людьми, он мог бы получить большое признание. Увы, у него нет чувства ритма. Эпизоды драматические, эпизоды гротескные - все они поданы одинаково, из-за чего эмоциональное состояние читателя не меняется, оставаясь одинаково унылым.

И вот последняя линия - линия войны. Кстати, пусть вас не введёт в заблуждение, пока я разбираю линии сюжета, будто их много. Это просто моя манера классифицировать всё, что вижу. На самом деле повествование очень куцое, несмотря на количество букв, что-то вытянуть можно только за счёт того, что эпизоды крайне длинные. Итак, Ларри послали на шесть букв, вернее, не шесть серых гусей, упомянув, что пусть они тебя в ад и заберут. По счастью автор мужчина, потому безумие Ларри всё-таки сосредоточено в голове Ларри, а не распидорасено переживашками по всему тексту. Так Ларри продолжает мучиться, что из-за его невнимательности до войны погибла трёхлетняя дочь, он чувствует своё родство с Шелли, теряющим потомков, как мусор из прохудившегося кармана, и когда он понимает, что фаза о гусях имеет отношение к Монтекассино, он всё бросает и, не боясь обвинений в дезертирстве, едет в монастырь накануне бомбардировки.

Всё. Дальше повествование ненадолго переходит к защитнику захваченных ценностей Полу, который ищет друга, создаётся ощущение тайны, одна медсестра после упоминания о перелётных птицах сбежала из больницы, Пол влюбляется и... и всё (я же предупреждала!). Медсестра не сбежала, а перевелась в другую больницу (ЧТО??!), любовь, попытки спасти монастырь - все суета суёт сует. Дальше Кулонж с косой проходится по сюжету - в общем, эти умрут (с внезапностью рояля, выпрыгнувшего из горного озера), эти выживут, гуси символизируют трахнутую Шелли гувернантку. Ах да, ещё разбомбили монастырь походу и Везувий тоже изрыгнул лаву.

Я понимаю, на что замахивался Кулонж, просто вижу, что высота замаха и собственный "рост" явно были в разных категориях. Сразу две точки зрения - американские (новозеландские) варвары, которые грабят ценности только потому, что искусство проходило всегда мимо них, оно было развлечением других, чуждых для них людей. А с другой стороны те же союзные войска, которые приносят в жертву собственные жизни, чтобы спасти людей. И монастырь, как висящая угроза, в которой взгляд узколобого вояки видит опасность, хотя на самом деле монастырь - защита для людей, аналогия которым синицы отца Мауро. Сказать, что книга не получилась - это ничего не сказать. При всём мастерстве автора, при насыщенности каждого эпизода, само повествование получилось глупым. надуманным и ни о чём. Монастырь, с которого начинается повествование и разрушение которого должно стать кульминацией, так и остаётся на периферии. Загадка гусей оказывается только рассказом о похождениях поэта и плохой контрацепции в девятнадцатом веке. Мозг недаром стирал дважды любую память о книге. Её стоит прочесть, но не стоит помнить. Хочется придти к Кулонжу до того, как он сидят книгу писать и приложить палец ему к губам. Посоветовать тишину и молчание, которую воспевают в неоднократно упоминавшихся им стихах Леопарди. Монтекассино заслужил иной эпитафии, чем "Гуси".

Всегда был мил мне этот холм пустынный
И изгородь, отнявшая у взгляда
Большую часть по краю горизонта.
Но, сидя здесь и глядя вдаль, пространства
Бескрайние за ними, и молчанье
Неведомое, и покой глубокий
Я представляю в мыслях; оттого
Почти в испуге сердце. И когда
Услышу ветерка в деревьях шелест,
Я с этим шумом сравниваю то
Молчанье бесконечное: и вечность,
И умершие года времена,
И нынешнее, звучное, живое,
Приходят мне на ум. И среди этой
Безмерности все мысли исчезают,
И сладостно тонуть мне в этом море.

(с) Леопарди "Бесконечность"