4.5

Сборник небольших повестей удивительно по-разному рассказывает нам о Дине Рубиной. Более несхожих работ в одной книге я не припомню. И во всех присутствует авторское «Я». Лирический герой или сама Дина Рубина – не так уж и важно

Последний кабан из лесов Понтеведра
Ох и достается же этой книге в рецензиях! Ох и ругают же ее за избыток ненормативной лексики! А по-моему, сосредотачиваться на фиоритурах матерщинницы Таисьи, «невменяемой правдолюбицы» – это как в «Швейке» видеть только вульгарный юмор пражских пивных и ничего более.

Да, вот такой вот экземпляр – громогласная, эмоциональная, не стесняющаяся в выражениях, могучая и неуправляемая, энергичная, властолюбивая и в то же время сентиментальная и нежная, неистовая мать, любящая жена, преданная подруга. Излюбленный персонаж Рубиной, писательница любит таких чудиков, наметанным глазом выделяет их из толпы, подбирает и приносит на страницы своих книг. Эта книга полна чудиков. Сама по себе организация - Матнас, нечто вроде дома культуры в маленьком израильском городке – это просто сгусток странных, нестандартных, чудаковатых персонажей. Можно просто покрутить пальцем у виска и сказать – все они ку-ку. Можно. И после этого закрыть книгу – она не для вас. А можно взглянуть на этот паноптикум острым, хоть и отстраненным взглядом автора, автора, который чувствует свою связь с этими чудаками, автора, который невольно вовлекается в эти сложные, яркие, непонятные отношения. Словно кукловод, который руководит разыгрываемым действом.

…кто я и что в этом полном челяди замке славного рыцаря Альфонсо? Всем чужой пришелец – трувер? трубадур? миннезингер? хуглар! – находчивый и беззастенчивый, отлично знающий свое дело и готовый покинуть владения сеньора, как только его ненасытному воображению наскучат обитатели замка…

Да и придумывать ничего не надо – реальное происходящее превосходит все мыслимые фантазии.

Дальше...

Страшненький карлик, уродец Люсио, гениальный циник и талантливый шут, паскудник и пересмешник оказывается точно так же подвержен мучительным сомнениям любви, как и герои бредпиттов и паттинсонов. Даже хуже, ибо понимание своей физической уродливости усугубляет терзания. Никто не прибежит и не заголосит «Ты встань, пробудись, мой сердечный друг, я люблю тебя как жениха желанного» Поэтому все прикроет маска неуязвимого фигляра. Но и у циника есть предел прочности. Потому так неожиданно сжимается сердце в финале
Язык Рубиной как всегда сочный и густой как сироп. Пара фраз и образ заторможенных арабов как на ладони:

Ибрагим и Сулейман, братцы-кролики из соседней деревни Азарии. Всегда в состоянии медитации. Упаси тебя Бог послать их за плоскогубцами. Не вернутся никогда…

А старики-гинекологи из Ленинграда при просмотре порнофильма…
Или чашка директора с надписью – это невозможно выдумать, это можно только подглядеть - «Трудно быть скромным, когда ты лучше всех»
А трагическая, рассказанная будто невзначай история Таисьи, которую нескладная судьба просто вела «в городской парк, вешаться – в свертке была бельевая веревка, купленная в «Хозтоварах» на последние семьдесят копеек» И кто же помешал – случайный пожилой народный заседатель

…старая лысая фея, Николай Семенович, никогда вас не забуду, дорогой, пусть земля вам будет пухом…

Ну как написано, а? Прямо дрожь пробирает
Да что там говорить, это одна из лучших Рубинских вещей…

Высокая вода венецианцев
Какой разительный контраст – после балаганных рвущих душу страстей израильского городка мы попадаем в мир, в котором поселилась боль и страх. Героине поставлен диагноз – окончательный и не оставляющий надежды. Всегда тяжело читать такие книги. Так же не знаешь, как дальше разговаривать с человеком, бодро шутить? Оптимистично уговаривать? Рассказывать придуманные истории про несуществующих знакомых, у которых был такой же диагноз, но обошлось? А как вести себя героине? Отважно улыбаться? Впадать в отчаяние? Рыдать? Все это будет впереди, а сейчас – три дня в Венеции, три дня волшебной сказки в волшебном городе, где воздух дышит историей, где портье в захолустной гостинице оказывается художником, где погибшие оживают, где названия улиц и мостов – Сан-Марко, Калле Ларджо, Кампо Сан-Маурицио, Сан-Джорджо Маджоре – сыплются как бусины с разорванного ожерелья…

По духу маленькая повесть напомнила чудесный фильм «Плащ Казановы» с Инной Чуриковой

Камера наезжает
А здесь сатира, злая, беспощадная и, кажется, очень правдивая. Без прикрас об искусстве национальных республик. Что греха таить, в советские времена большое значение придавали развитию национального кинематографа среднеазиатских республик. И хотя никто по своей воле эти шедевры не смотрел (я могу припомнить только два великолепных фильма студии «Узбекфильм» - «Нежность» и «Влюбленные», знаменитая триада Эльер Ишмухамедов, Одельша Агишев и Родион Нахапетов), деньги в их производство вкладывались немалые. Рубина рассказывает о сотворении одной такой халтуры, в которой участвовала как сценарист. И бросила бы все это и отказалась бы, но… первый взнос в жилищный кооператив уже сделан. И раздираемая противоречиями, клянет и сдирает маски с «великого искусства кино», признаваясь и в собственной слабости. Досталось всем – и «первой в истории узбекской женщине-режиссеру», и вечно пьяному композитору, и целой куче трущихся у государственной идеологической кормушки

Во вратах твоих
Об этой повести не хочется писать, прошла абсолютно мимо

Монологи
Написано лет 15 назад и я не знаю, многое ли изменилось в этой маленькой раздираемой войной и религией стране….
Маленькие зарисовки из жизни, из той самой повседневной израильской жизни, где взрывы и теракты соседствуют с беспечностью и жизнелюбием

Воскресная месса в Толедо
Как ни странно, повесть понравилась мне меньше других. Очень уж пафосно автор пишет о стране, о страданиях евреев в эпоху расцвета инквизиции, об изгнанных и об оставшихся, а также о попытке собственной идентификации со страной
Но зато как узнаваемы города – солнечная Барселона, великолепная Севилья, узкие улицы Кордовы, в которые не заглядывает солнце, волшебная и страшноватая Гранада, мирный Мадрид (он не причастен к изгнанию евреев, а потому остался незамеченным), наконец Толедо, город над которым время не властно