3 А мне понравилось!, или между Сциллой чернухи и Харибдой лиризма

Ух, как я боюсь современной русской прозы! Какую восхитительную конъюнктурную гадость там можно откопать!

Например – чернуху про водку и мутные 90-е. Физиологическую такую, с подробностями – и не отвертишься ведь: было же? - было! Зачастую дальше смакования потрясающих деталей у автора дело не идет – и остаешься ты (читатель) стоять у гордо наваленной кучи и думать: «А зачем?». К счастью для авторов, на помощь приходит весь вбитый в школе мощный навык написания сочинений по Достоевскому – любой грязюке можно придать оттенок христианской муки или чего другого.

Ещё «хорошая» вещь – графоманские лирические зарисовки, от которых одухотворенные девы смотрят вдаль затуманившимся взором. «Ах, вам не понять, вы не любили!» Тут вообще все просто – ведь лирика – предмет темный и строго индивидуальный. Кто-то обольется слезами, кто-то хмыкнет и пожмет плечами, кто-то неделикатно рассмеется.

Примерно с такими мыслями и общим повышенным градусом недоверия я открывала книгу Александра Кирова «Последний из миннезингеров». Первый же рассказ – «Троянос Деллас» поначалу заставил судорожно вздохнуть: «О, водка! Разлагающаяся глухая деревня! Все понятно…» А потом стало… хорошо. Хорошо же, товарищи!

Этакая «История одного города» Салтыкова-Щедрина, нежно мною любимая. Здесь действие перенесено в 90-е – но та же чудная бредовая смесь смутно узнаваемых образов и деталей (фраза «До дня рождения А.С.Пушкина осталось 364 дня» меня просто покорила! А у вас в мозжечке живет та рекламка из 1999 года?) И тот же приём – на примере глухой деревеньки Астафьево (говорящие имена и названия, они самые) показать историю всей России.

Отдельный приятный момент – я всегда считала, что «История одного города» это кошмар студента, всю ночь зубрившего русскую историю перед экзаменом. Вот и тут тоже… впрочем, это тянет на спойлер, читайте сами.

Ладно, сказала я сама себе после этого первого рассказа. Будем читать нечто в духе Щедрина, мрачное и абсурдное. И тут, как ушат холодной воды на голову, пошёл лиризм. Да-да, тот самый, строго индивидуальный! Сразу скажу, что я люблю лирическую прозу Битова и Конецкого. Киров ближе к Битову – например, знаменитая «Жизнь в ветреную погоду». Потерянный взрослый мужчина, неурядицы, быт… Я сама писала выше, что ориентироваться на других в оценке и восприятии подобной литературы – дело бессмысленное, поэтому могу лишь сказать за себя – во мне что-то шевельнулось, мне понравилось. Словно меленький серый дождик после фантасмагорий «Трояноса Делласа» - а ведь именно в неброских проявлениях природы лежит истинная поэзия и чувство. И еще. Этот дождик определенно мог пролиться над деревней, где я проводила каникулы у бабушки в те самые 90-е года.

Однако, не все однородно. Некоторые рассказы, к моему сожалению, таки скатываются к сюжетным лекалам (этакие страшилки или тексты-аттракционы, чьи последние предложения ставят все с ног на голову). Осмелюсь предположить, что со временем это некоторое «жж-шное» желание быстро и просто понравиться читателю у автора пройдет.
Отдельно хочу сказать о том, что в России Кирова ни на секунду не пропадает память о страшной трагедии Великой Отечественной войны. Её призрак – не парадный, не ура-патриотический – повсюду. Мне кажется, очень важно осознавать, что наша страна во многом сформирована этой войной – какой бы далёко она не казалась. У Кирова война является вехой и мерилом для понимания другой катастрофы – развала СССР.

Хотя Россия в описании автора – это странный, фантастический мир, где соединяются натурализм и потустороннее, но «магическим реализмом» назвать его творчество нельзя (и слава Богу, при всем уважении к Маркесу). Вообще трудно однозначно классифицировать книгу – и это, на мой взгляд, самое ценное. При прочтении кажется, что вот-вот автор сорвется в откровенно чернушные байки, или в слезовыдавливающий лиризм, или в пресловутую магию и мистицизм. Но повествование удерживается на тонкой границе – натянутому канату – между привычными и понятными областями. Это балансирование оставляет ощущение некой неудобности, шероховатости – и тем самым пробуждает что-то в душе (по крайней мере, у меня – оговорюсь снова).

В целом получается такое прерывистое, шершавое, зияющее просветами полотно. Эти рассказы не получается «глотать», они застревают где-то в горле и требуют осмысления и переживания.

Советовать подобное для прочтения – дело неблагодарное. Если кто-то прочтет и отмахнется от книги, назвав её очередным сборищем баек или еще чем, то мне лично будет обидно. Наверное, это и есть лучшая рекомендация, которую я могу сформулировать.