2

Юрий Жуков вообще-то считается историком серьёзным. Не гонится за сенсациями, не подменяет источники, в архивы заглядывает опять-таки. Его зовут поговорить на радио и ТВ, о нём не понаслышке знают западные советологи-ревизионисты. Специализируется Юрий Николаевич на Сталине, выпуская примерно раз в два года книги, почитать которые не считается постыдным для порядочного человека. Одной из первых и, вероятно, главной, содержащей основные жуковские идеи, стала работа “Политические реформы в СССР в 1933-1937 гг.” с более “громкой” шапкой – “Иной Сталин” (2003). Увы, но после прочтения напрашивается грустный вывод: если эту книгу называют объективным и взвешенным исследованием, то что же тогда пишут менее умелые и усидчивые историки-сталинисты? Потому что всё очень плохо.

Сегодня для любого интересующегося советским тоталитаризмом человека очевидно, что за последние полтора десятка лет изучение Сталина и его эпохи стало больше напоминать сектантский шабаш, нежели научную работу. Полки книжных магазинов завалены изданиями в ярких обложках с завлекающими названиями, напоминающими панегирики к юбилеям вождя народов. Содержание этих опусов значения не имеет, куда важнее их роль маркеров для людей определённых взглядов: читаешь Карпова или Старикова, значит “наш”. На товарище Сталине делаются научные степени в дурных вузах, теле- и даже политические карьеры. Ветер, который, как ожидал Иосиф Виссарионович, сдует листья с его могилы, свистит сегодня из всех естественных щелей его многочисленных воспевателей. Юрий Жуков же на заре 2000-ых учуял этот ветер реабилитации одним из первых.

Задача была ясна. Все победы 1920-1940-ых надо привязать к Сталину, все ошибки и поражения переложить на его врагов или неумелых соратников. Ну а если вождь где и промахнулся (он же лишь полубог), непременно все исправит “лучший менеджер XX века” либерал Берия, которого злобные партократы от демократических реформ потом оттерли пулей в загривок. В общем, дело, знакомое каждому нерадивому школьнику, – подставь решение под ответ из конца учебника. Получится незаметно – за умного сойдешь. И пошла писать губерния…

Поначалу даже трудно поверить исходной гипотезе “Иного Сталина”, будто бы генсек и группа его верных сторонников в середине 1930-ых пытались провести демократические реформы, отстранив от руководства партийную бюрократию и введя свободные выборы. Очень уж напоминает назойливое желание сталинских историков объявить реформатором Ивана Грозного с его Опричниной – глупо, смешно, невероятно? Но на полтысяче страниц Юрий Жуков упорно пытается свою теорию доказать. Внутрипартийные дискуссии и разгром правой и левой оппозиции в 1920-ых трактуется автором как консолидация сталинской группы в составе Молотова, Литвинова, Кагановича, Вышинского, Ворошилова, Андреева и некоторых других ответственных товарищей. Жертвы и катастрофы коллективизации и первой пятилетки аккуратно обходятся стороной как якобы безальтернативные пути развития. Вместо провального коминтерновского курса на разрыв с социал-демократией, закончившегося приходом к власти нацистов, - акцент на мирные инициативы и договоры о ненападении с Францией и Чехословакией. Вместо паранойи – бдительность, вместо массовых репрессий – разработка Конституции.

Кстати о Конституции. Именно она занимает главное место в построениях Жукова. Провозглашенные в этом документе свободы якобы должны были реально заработать в советской действительности, чтобы ВКП(б) утратила свою властную монополию, а к рычагам управления пришли профессионалы-хозяйственники. Для подготовки к грядущей войне, разумеется (отсюда и авторская корреляция внешне- и внутриполитических событий). Из этого базового предположения, подкрепленного многочисленными и утомительными сталинскими выступлениями на пленумах и съездах, выводятся и чистки в партии (бюрократы пытались помешать своему отстранению от кормушки), и процессы над оппозиционерами (Каменев, Зиновьев, Бухарин и другие хотели при помощи коменданта Кремля Енукидзе убить Сталина), и изгнание троцкистов из Коминтерна (мешавших нормальным отношениям с Западом), и смена руководства НКВД (Ягода не видел опасности для вождя), и репрессии в армии (нельзя было полагаться на верность военачальников). Порой автор попадает просто в анекдотическое положение: соперников для ВКП(б) на “грядущих” свободных выборах он находит среди таких организаций, как ВЦСПС (профсоюзы), профессиональные объединения художников и даже… ОСОАВИАХИМ. Как говорил классик: “Харощий у вас план, таварищ Жюков!”.

По Жукову, “группа Сталина”, демократы и реформаторы, потерпела поражение, не справившись с партийными чиновниками, раскручивавшими маховик репрессий для сведения личных счетов. Внешнеполитический же курс “узкого руководства” на мирное сосуществование не удался из-за гражданской войны в Испании, т.к. западные страны подозревали СССР в стремлении экспортировать революцию на Иберийский полуостров. Рассказ обрывается в конце 1937 года, и в кратком послесловии оговаривается, что массовые репрессии прекратились в результате вмешательства Маленкова, нового человека в сталинском окружении, тоже будущего “демократа”. Так что у нас тут заявка на сиквел.

“Иной Сталин” – книга спокойная, размеренная, к концу по-стариковски (или по-Стариковски) засыпающая на полуслове. Напоминает беседу с дедушкой, которому везде мерещатся заговоры, масонские происки и еврейская “пятая колонна”: послушать забавно, но вскоре начинает утомлять. Построена она на нехитром приёме: берется документ из открытых источников (протокол допроса, стенограмма выступления и т.д.), который соответствует авторской концепции, и вплетается в фантастическую реальность, мало общего имеющую с исторической. Поражает, что профессиональный историк, взрослый человек на слово верит показаниям арестованных, сталинским демагогическим установкам, официальным советским декларациям. В 2003 году всерьёз воспринимать постулаты сталинской конституции или выбитые под пытками признания военачальников после всего, что сделала историческая наука для разоблачения сталинизма, можно только злонамеренно.

И ведь каждому действию или слову Сталина и его соратников, свободно трактуемому Жуковым, есть другое, гораздо более логичное объяснение. Пресловутая сталинская конституция была вершиной пропагандистской компании “потепления”, совпавшей с годами второй пятилетки (1933-1937). Задачи того периода – немного сместить акцент в экономике на легкую промышленность и добиться расширения товарооборота с Западом – подкреплялись созданием положительного имиджа страны и послаблений во внутренней политике (“жить стало лучше, жить стало веселее”). Во многом эти меры были вынужденными: под угрозой голодных бунтов, международной изоляции, крайнего дефицита профессиональных специалистов курс на форсированное построение социализма было необходимо смягчить. Разумеется, никакой реальной политической роли основной закон играть не мог, ибо партия и её вожди не нуждались в конкуренции и соперниках. Все задачи, стоявшие перед руководством, тогда ещё успешно решались в рамках директивной модели управления, и демократический принцип лишь дезорганизовал бы сложившийся порядок. Иными словами, Сталин вовсе не противостоял партийной бюрократии, он сам был её вождём и проводником выгодной ей политики, что подтверждается реальными, а не воображаемыми шагами генсека. Большой террор 1937-1938 логичнее выглядит в свете окончательного торжества сталинской диктатуры, консолидации страны, искоренения инакомыслия, конкуренции элит наконец, нежели сквозь призму жуковских представлений. Не говоря уж о том, что Сталин лично, с большим вниманием и непрерывно контролировал размах и направленность массовых репрессий, утверждал списки приговоренных к расстрелу, отправлял директивы на места с советами “обратить внимание” на тех или иных товарищей. Всё это давно доказано с опорой на многочисленные документы, где автограф “И.Ст.” встречается с пугающей частотой. Николай Ежов, которого Жуков представляет чуть ли не самостоятельным политиком, на деле был марионеткой в сталинских руках, от которой избавились, когда отпала необходимость. Правда в том, что Сталин добился к 1939 году всех поставленных целей: обрел единоличную неоспоримую власть, разгромил оппозицию в партии, армии и на местах, вернул СССР международный престиж, запустил перевооружение, добился торжества собственного толкования социализма и идеологического однообразия. Это было сделано не без ошибок, не всегда в полном объеме и имело известный срок годности, но полностью по воле Сталина и его соратников. Оппозиция не возникает в среде конечных бенефициаров политики, опасность представляют крайние элементы элиты, именно на них и был направлен удар репрессий…

Нельзя сказать, что “Иной Сталин” дает абсолютно ложную картину исторических событий. Рассматривая, например, дело Кирова, автор верно отмечает, что из бытового преступления на почве ревности и психопатии следователи “слепили” акт политического террора. Только вот констатирует он по факту плохую работу ведомства Ягоды (т.е. то, что стоило ему должности и что впоследствии вменили ему на судебном процессе!), а не расчетливый шаг Сталина для привязки “левой” оппозиции к настоящему преступлению, что хорошо согласуется с дальнейшей логикой событий. И так на протяжении всей книги: факты, хорошо известные, но неудобные, остаются на периферии рассказа, из необязательных речей и записок выуживаются грандиозные планы, на основании незаполненного избирательного бюллетеня воображаются миражи демократических реформ. Словом, фантастика процветает. А хотелось чего-то более реального.

Поиск правдивой и взвешенной книги о Сталине продолжается, а товарищ Жуков доверия не оправдал. Надежда на Хлевнюка и Рыбаса, да и то последний вызывает сомнения. Возможно, хорошая книга о вожде у нас всех ещё впереди.