4

Сколько всего опубликованно текстов произведений? Число, надо полагать, колоссальное. Люблю это слово - редко удаётся использовать в речи. Однако по сути, за всей этой массой опубликованных (и, хвала Тоту, не опубликованных) текстов стоит лишь пара десятков прототекстов. Может, сотня. Все последующие лишь адаптировання, укороченная, переосмысленная вариация на заданную кем-то тему. Кем-то великим. И текст (=произведение) его стало быть велик. Это те великие книги, которые совершают переворот в частном, а затем и общем сознании. Глаголют истину, совершают славную, но подчас незаметную массам читающих революцию. Но как и в случае с революциями внеинтеллектуальными большинство лишь смакует последствия.
С великими понятно. Но что считают классикой? Задавался этим вопросом ещё, кажется, со школы. "Ну как же?! Это ведь Толстой/Достоевский/имярек!!!" Или иногда чуть более вразумительное: "То, что живёт после смерти (надо полагать, автора, а не человечества). К чему постоянно возвращаются" и пр.пр. Хорошо, наверное. Хотя сегодня наше "миролюбивая" цивилизация чаще возвращается скорее к пере"прочтению" "Камасутры", нежели "Риторики" или, на худой конец, "Искусства войны", словно заветы Леннона-Оно ещё кто-то помнит.
Классика вневременна. Поместите её героев в декорации другой эпохи, но ни сюжет, ни "борения" героев, ни закладываемые посылы не изменятся.
Возможно, классика нарицательна. Созданные психотипы, модели поведения персонажей со временем из имён собственных становятся едва ли не терминологическими. Они существуют в общей культуре её носителя, даже если прототекст он как таковой не читал: бросившуюся под поезд сходу окрестят Анной Карениной, даже если не ушли дальше эпиграфа; хитрого остроумного слугу - Фигаро, а безумного ревнивца - Отелло.
ХХ век вслед за Жоржем Мельесом добавил новый (хотя и весьма сомнительный) критерий - экранизацию. Сомнительный, по тому как количество и качество всё более расходятся. Фильмов, поднимающих исходный литературный текст на ступеньку выше, крайне мало. И тем интереснее их сопоставление.
По факту фильм Тедда Котчеффа не экранизация повести Дэвида Моррелла. А то что обычно называют "по мотивам". Одно если в большинстве случаев за этим штампом скрывается что-то халтурное, призванное скорее оправдать своевольное обращение с протографом и при этом завлечь побольше зрителей в кинозалы, то здесь это скорее плюс.
Повесть (почему-то упорно именуемую романом) если и не посредственная, то проходная. Странно, что её вообще заметили. Её собратьев Вы найдёте в каждом привокзальном ларьке.
Молодой ветеран Вьетнама из принципа втянулся в конфликт с местным шерифом, также ветераном, правда, Кореи, и устраивает ему, а заодно и всему городку Мэдисон (да-да, тому самому, в котором Клинт Иствуд и Мэрил Стрип любовались мостами) кровавую баню.
Различия видны с первых строк-кадров. Джон Рэмбо в оригинале рослый потлато-бородатый (!) парень в куртке военного кроя, но без отличительной нашивки с американским флагом как в фильме. Т.о. он с самого начала воспринимается шерифом Тислом как бродяга-хиппи: безработный (возможно, "на игле") потенциальный дебошир. Борода и патлы, один спальный мешок вводят его в заблуждение, и даже шрамы на теле Рэмбо и его вербальные сигналы не способны заронить мысль, что перед ним не странствующее дитя цветов, а самый настоящий гикори. В фильме наоборот, даже если мы уберём первые кадры, где Рэмбо говорит с вдовой его боевого товарища, становится ясно, что он из солдат или как минимум близок националистам: Тисл обращает внимание и на его военный вещьмешок и на флаг на куртке, а найденный нож, так и вовсе развеивает последние сомнения. Ирония столкновения двух "братьев по оружию", старший из которых по идее должен был бы помочь оклиматизироваться младшему, войти в гражданку, а начинает охоту за ним как за хиппи, что вдвойне ироничнее, учитывая, что как раз Рэмбо пошёл добровольцем и хиппи терпеть не может, в фильме принимает ярко выраженное социальное звучание: нежелание общества принять обратно тех, кого само же отправило умирать.
Фильм гуманистичнее и гуманнее книги. Герой Сталлоне не позволяет агрессии завладеть собой, жизнь другого, как ни парадаксально, для него ценность. Он не убивает не то что гражданских, но даже призванных резервистов из национальной гвардии старается отпускать с миром. Герой Моррелла пускает в расход всех, кто хоть бровью в его сторону поведёт. Он не склонен к сантиментам: не вспоминает друзей, с полковником Траутменом его не связывают ни товарищеские, ни даже уеничиско-наставнические отношения.
С другой стороны литературный Рэмбо даёт ключ к пониманию развития сюжета своей киношной реинкарнации. Все четыре (и планируемая пятая) части при всём том, что сняты как игровые, политически ангажированны и даже социальны. Наверное, не будет преувеличением сказать, что они обращают внимание американской общественности -очевидно, не сильно интересующейся событиями вне родного континта - на кровавые войны в странах, о существовании которых они даже не догадывались: Афганистан, Бирма. Рэмбо убивает пачками не потому что тронувшийся псих, но из чувства справедливости, нежелания мириться с социальной и человеческой несправедливостью. Правда, в книге он не считает нужным это объяснять остальным, sapienti sat, как говорится. Как ни странно, но он открыт диалогу, но лишь при условии, что и противная сторона готова договариваться. А нет - так не обессудьте.
Повесть Моррела стоит прочесть разве что в рамках параллельного сравнения с экранизацией. И если А.Велединский превратил претендующий на современную классику роман в экранный пшик (с абсолютно оправданным "Белым квадратом" за операторскую работу), то Т.Котчефф, наоборот, сотворил классику жанра из пшика. В общем, если Вас интересует выращивание лотосов, то полезно знать из чего они растут.