3

Я перепробовал столько профессий, чтобы от этого избавиться.
И вот я теперь сижу в скафандре, мне в скафандре не нравится.
Но боюсь, даже на орбите никуда не денется это.

СБПЧ Оркестр

Красивая, большая*, интересная и важная книга, которая на 1/3 состоит из уныния.

Главный герой, Квентин, случайно узнает, что магия существует, и что ей можно научиться. Его восторг быстро сменяется недоумением и переходит в депрессию, ведь корпеть над синхронизацией заклинания с условиями окружающей среды, учить заковыристые пассы и древние языки оказывается тяжело и нудно. А сказка тем временем все никак не начинается. Квентин точно может определить, когда начнется сказка — ведь он до сих пор не разлюбил свою любимую детскую книгу о волшебном царстве с невероятными приключениями и говорящими животными, куда попадают обычные дети, такие, как он сам. Он учится летать, превращать воду в вино, а себя в разных зверей. Его мастерство растет, вот уже и курс магии заканчивается, но настоящее приключение все никак не начнется, он это знает, потому что он точно сможет понять, когда будет сказка; он будет готов.

У Гроссмана приятный язык, он тянет свое вязкое, волшебное, плотное повествование от третьего лица, ни разу не сбиваясь с дыхания. На заднем плане в книге что-то постоянно происходит, отражая и оттеняя непрекращающуюся рефлексию главного героя. Понятно, что фоном идет что-то непримиримо героическое и прекрасное, ведь Квентин почти не почувствовал себя счастливым, довольным, да и вообще ему было хорошо всего раза четыре за все время.

То есть, 400 страниц, это, конечно, совершенно не большая книга. Тем не менее, в нее умещается невероятное количество событий. Герой успевает слетать на Луну, выучиться в школе магии, сгонять в Антарктиду, довольно долго пробухать от безысходности после окончания школы, провалиться в Нарнию, сразиться с боссом и попревозмогать даже больше, чем нужно — в общем, не успевает он разве что закончить общеобразовательную школу.

Главный финт книги, конечно, в деконструции жанра фэнтези в целом и подросткового фэнтези в частности, антиклимакс, превозмогание и страдание. Практика показывает, что деконструировать милые и наивные жанры можно бесконечно, потому что со временем тлен и чернота снова становятся милыми и наивными. Для меня лично — это еще и первое произведение о том, что делают студенты школ магии после выпускного. Особенно порадовало то, что выпускники обычных школ в среднем делают то же самое, разве что волшебникам не приходится унизительно и безысходно шерстить сайты с вакансиями.

Гроссман храбро берет на себя роль того, кто объяснит, наконец-то, что от себя самого никуда не денешься, даже на орбите, тем более в Нарнии; что антиутопия начинается с себя; что все мы, бывшие мечтатели и воображатели себя Избранными, однажды отправляем игрушечные мечи и детские книги на балкон, поближе к лыжам, и становимся скучными офисными работниками; что все мы настолько унылы, что работа в офисе фактически спасает нас от участи того самого Избранного, потому что это, сами понимаете, ту мач.

Квентину очень томно. Он сидит на уроке введения в колдунство, но хочет фырфырфыр. Он летит на Луну, но ему томно. У него есть все, о чем его ровесник может только мечтать: деньги, женщины, но он потерял книжку. Ему томно в Нью-Йорке, ему томно в Нарнии и в междумирье, и все его томления описаны так дотошно, рассмотрены так подробно, что треть книги не происходит, честное слово, абсолютно ничего — кроме бесконечно нытья. Это очень важная часть книги, потому что через рефлексии Квентина автор обсуждает с читателем зависимость от книжного эскапизма, другие книги похожих жанров, похожие книги других жанров, человеческие отношения и приверженность мыслям о том, что настоящая жизнь начнется уже совсем скоро, осталось потерпеть совсем чуть-чуть. С автором говорить приятно. Но то, что автор во время приятного разговора заставляет читателей сидеть в голове молодого, здорового, талантливого, обеспеченного, красивого белого мужика, которого хандра ждала на страже, честно раздражает. Квентина хочется пристукнуть книжкой. Говорят, что если в первой книге трилогии Quentin is so bored, то во второй — Julia is so goth. Я в это очень верю и не хочу проверять.

Я честно старалась отстраниться от перекличек с Поттером и Нарнией, потому что маркетологам прощаются любые аннотации, но Гроссман делает невозможное и вытаскивает из книг Льюиса мой личный кошмар. Говорящие животные. Что может быть хуже? Сколько книг я не смогла читать из-за них? Говорящие животные сделали для меня другую треть книги изнуряющей пыткой, хотя финальная история, действие которой происходит в Филлори, — одна из удач автора.

Получается, что треть книги была уныла, треть была отторгнута моим сознанием, а оставшаяся треть, в которую, кстати, входят Элиот и Антарктида, — почти великолепна, но это — слабое вознаграждение за кессонную болезнь после погружения в пучины безысходности. Депрессия и ангедония — штуки одновременно модные и неприятные, причем не только в литературе, к сожалению. Узнавать себя в героях достаточно тяжело (автор безжалостно лупит по глазам, да), а не узнавать должно быть совсем противно. Это снова тот случай, когда ты прекрасно знаешь, что нас не спасут, мы не спасемся, но все-таки надеешься, что хотя бы в какой-то книге может быть долго и счастливо.

В конце концов, Синдзи решает, что нельзя вечно прятаться от людей, даже если они иногда причиняют тебе боль. Он хочет остановить Комплементацию. И, как утверждается, после этого все люди, имеющие достаточно воли и желания, получают возможность вернуть себе человеческие тела.

Википедия