5 О любви.

Помню с детства. Тогда искала у Гоголя страшного или смешного и читала все подряд (кирпич "Мертвых душ" пугал объемом и ужасно не понравился "Тарас Бульба" -

"А ну, поворотись, сынку",

"Я тебя породил, я тебя и убью").

Наткнулась на эту небольшую повесть. И обрела на всю оставшуюся жизнь эталонный образец истории любви. Без иронии и сарказма. Мое внутреннее устройство более ориентировано на зрелость и старость, чем на юность. Простым арифметическим подсчетом: сколько той молодости? Ну двадцать лет, исключая детство и пубертат - с пятнадцати до тридцати пяти. Хорошо - до сорока. А что потом? Доживать? Искусственно молодиться, чувствуя себя глубоко несчастливой, если не удается?

Не может, не должно быть так, чтобы половина человеческой жизни изначально предназначалась в отсев: отсель досель живете, а дальше - хоть длите бессмысленное существование, хоть так лягте, да помрите. Все равно, что иметь большую квартиру, в половину комнат которой стаскивать всякий ненужный хлам, а потом вовсе запереть и ключ выбросить. Для вящей надежности, забив досками. И жить во второй половине, богато и модерново обустроенной. Поначалу. Модное сегодня вызывает недоумение завтра, смешно послезавтра и превращается в уютное ретро некоторое время спустя. Чего тогда ты добился всеми усилиями? Нет,

"Блажен, кто смолоду был молод. Блажен, кто вовремя созрел. Кто постепенно жизни холод с летами вытерпеть умел".

Герои "Старосветских помещиков" были когда-то молоды и Афанасий Иванович даже увез увозом Пульхерию Ивановну, которую не хотели отдавать за него подобру. Но то так давно было, что за давностию лет успело уж и забыться. Да оно и неинтересно. А что интересно? Варить варенье из груш и слив, настаивать водку на шалфее; золототысячнике и персиковых косточках; солить грибочки счабрецом, гвоздикой и волошскими орехами. Потчевать всеми этими вкусностями друг друга и завернувших в гости соседей, выслушивая многозначительные рассуждения о французе, сговорившемся с англичанином, чтобы снова на нас Бонапарта выпустить.

Жизнь, которая может производить впечатление растительного существования: встали-поели-посидели-закусили-вздремнули-поели-легли спать, а можно взглянуть на нее иначе. Оазис нежной заботы - немного навязчивой, как у матери, укутывающей чадо шарфом или бабушки, пичкающей калорийными вкусностями; но такой уютной и теплой. С потрескиванием соломы в печах и пением дверей (всякой на свой лад) и побрехиванием дворовых жучек с барбосами. И все-то сыты от пуза в незамысловатом этом быту: дворовые девки объедаются вкусностями из кладовой, хуторские родичи их и кумовья задарены хозяйскими припасами, гуси с гусятами и свиньи с поросятами благоденствуют. Почти по Екклезиасту:

"Все реки текут в море, но море не переполняется",

сколько ни тащут из господских кладовых, они не оскудевают.

Знаете отчего? Потому что истинная любовь что-то такое делает с миром, что позволяет накормить его пятью хлебами и двумя рыбами. Здесь подлинная, пусть не такая зрелищная и яркая, как у Ромео и Джульетты, пусть тихая и приземленная, и производящая впечатление неказистое. А вот поди ж ты, уходят из мира ее носители и словно ось из него вынимается. Все обессмысливается, все прежде правильное и соразмерное разваливается на куски и болото существования без любви с сытым хлюпаньем втягивает в себя обломки. И тогда понимаешь, какому чуду довелось тебе быть свидетелем.