Больше рецензий

31 января 2016 г. 18:49

737

4

Есть нечто, что радикально выделяет прозу Жене из вала "голубой литературы", даже из контента какой-нибудь "Колонны". Которая уже окончательно скатилась в достаточно предсказуемый конвейер нишевой литературы*

И это не пресловутая эстетика безобразного, не инвертированность эстетических и этических категорий. Всего этого у Жана Жене, на самом деле нет. Почему? Скажем так, взгляд на литературу в принципе как на некое зеркало действительности уже давным-давно устарел, как и сама оппозиция "литература/реальность". И говорить о какой-то инверсии можно только в рамках этого уже изжившего себя концепта.

Литературный процесс — ни что иное, как конструирование текста. Не фиксация окружающей действительности, а именно — конструирование самодостаточной реальности текста, и Жене — крайний случай такой самодостаточности. Его творчество — это именно такой абсолютно самодостаточный текст, сопоставлять который с неким куском реальности не имеет смысла, потому как автор сотворил свою собственную реальность, свою собственную систему понятий и ценностей.

Т. е. грубо говоря, понятия "любви", "красоты" и "святости" не инвертированны, они присутствуют в собственном универсуме автора по умолчанию в том виде, в котором они отображены в книге. Так же нельзя говорить о каком-то смешении высокого/низкого, поскольку у Жене изначально этой оппозиции нет. Экскременты и высокие чувства в его тексте соседствуют не как противоположенные полюсы бытия, а как некое имманентное целое. Грубо говоря, чувственность Жене неразрывно связана с его фиксацией на аморальности, на "проклятых" субстанциях, социальных низах. Это его универсум, его говорение, которые шокируют прежде всего своей радикальной не-диалогичностью. Или же стремлением к ней.

Инверсия — это игра, которая имеет своей целью переворачивание традиционных смысловых конструкций, но Жене ничего не переворачивает — он говорит на своем собственном языке и говорит предельно серьезно, без каких-либо попыток играть. Можно даже сказать: без каких-либо попыток шокировать. Это не исповедь, не попытка оправдаться, не попытка каким-либо образом сломать традиционные представления о красоте, любви и святости. "Игра", "шокирование" и все прочее —подразумевают диалог, подразумевают Другого на том конце провода, который бы мог принять сообщение. Но текст Жене Другого не подразумевает. Он предельно солипсичен. Или же стремится стать таковым. Стремится к одиночеству, как высшей точке инаковости.

Я вообще вижу творчество Жана Жене как некую попытку максимально отдалится от Другого. Выстроить некую непреодолимую дистанцию. "Выключится" из окружающей действительности. "Выключенность" вообще — лейтмотив всего его творчества. Радикальная "выключенность" и общего порядка ценностей и понятий, из традиционного языка и системы социальных отношений. Все это — само творчество как акт, и его элементы — все это служит цели "выключения", "отделения".

Его творчество — наложенное на самого себя проклятие. Проклятие, которое радикально "выключает" его из "нормального" мира, выносит далеко за границы каких-либо оппозиций, какой-либо дуальности. Жене изгоняет себя мира, чтобы уйти в свой собственный универсум, свой собственный язык, свой собственный Рай: на максимальное Дно, где, через предельное одиночество, страдание и любовь обрести святость, святость, которая не противоположена проклятию, но синонимична. Святость преступника, навечно запертого в своем Эдеме одиночной камеры.

В этом и заключается мрачное очарование Жене и его текста. Текста, который вообще не предназначен для чтения кем-то посторонним: надо ли напоминать, что все это первоначально писалось на туалетной бумаге без намерения показать эти прекрасно уродливые, перверсивные пассажи миру. Текст, которого не должно быть. Текст, который не должен был стать книгой. А если он и стал книгой, такая книга должна быть уничтожена и забыта.

По прочтении — сжечь. Или лучше вообще не читать. Этого бы хотел сам автор. Я в этом уверен.

*ворчание, не имеющее отношения к рецензии. Накипело.