5 Делать жизнь так хорошо, как можешь.

Я люблю этот роман. С юности. Тогда возвращалась прежде бывшая под запретом литература, Булгакова все читали, Набокова получили возможность прочесть, рыбаковскими "Детьми Арбата" зачитывались. "Плаха" Айтматова большого шуму наделала, горько-нежную "Тучку" Приставкина, обливаясь слезами. Западное чуть позже, может быть с отсрочкой на год - пока сориентировались, сделали переводы, разобрались с авторскими правами. Впрочем, в первые годы вольницы с правами в Союзе не особо заморачивались. Одного только Кинга до пяти вариантов перевода могло существовать одновременно, один другого хуже.

Однако, к "Живаго". Знала, что есть такой роман, даже каким-то боком привязался к нему красавчик Омар Шариф, на кинематографе не виденный, только на картинках; о нобелевской премии слышала, о травле, которой подвергся вместе с Ахматовой. Дали почитать в каком-то из литературных журналов (не то "Новый мир", не то "Звезда") на пять дней. Начала, ожидая антисоветчины, за которую запрещали, да так и не нашла во всей книге.

А что нашла? Рассказ о потрясающе талантливом человеке с роковым свойством - не оказываться в нужное время в нужном месте. Юрий Живаго - он как тот, кто все время приезжает на вокзал в момент, когда ушел поезд. Наследник миллионного состояния, пущенного отцом на ветер. Сирота, воспитанный дальними родственниками. Удивительный поэтический дар, а стихи всю жизнь писались в тетрадь. Талантливый человек талантлив во многом, он хороший доктор, замечательный диагност, к тому же прошедший жесткую школу военврача в Первой Мировой. А врачебная практика, волею судеб, в провинциальном Юрятине, в мерзостной неустроенности партизанского быта, после и вовсе каморка при дворницкой.

Наделенный даром любви и заботы и любимый прекрасными женщинами - потерял обеих, роковое свое сиротство спроецировал на собственных детей. Тоня увезла за границу, я далека от иллюзий, эмигрантам приходилось тяжело, но умная и ответственная, и любящая мать становится детям опорой, Тоня Живаго такова, она не оставит своих, позаботится о том, чтобы помнили, кто они. Только была еще дочь. Та, что от немыслимой любви с прекраснейшей из женщин. О боже, что за странная страшная беспросветная судьба. Предпоследняя короткая глава романа - она как пощечина. Кажется уже и все слезы по героям выплаканы и ничем тебя больше не опечалит книга. Ан нет: вот так еще бывает, детка. Даже и сейчас помню, как хватала воздух ртом, дочитывая.

И по всему, это должно было стать рассказом о человеке, с мрачным упоением несправедливостью судьбы переживающем свое горе-злосчастие. Несущем Крест Мученика так, чтобы все окружающие понимали величину, приносимой им жертвы, с таким: "Рожденные в года глухие, пути не помнят своего. Мы - дети страшных лет России, забыть не в силах ничего", лейтмотивом. Это не так. Удивительно светлое, спокойное мироощущение. Уверенное среди зыбкости сущего и тектонических сдвижек пространства-времени, самой реальности. Он делает свое дело так хорошо, как может. Он любит всем существом своих женщин и не говорите мне пожалуйста, что любить можно только одну, таково мол последнее решение бюро райкома. В жизни всякое бывает.

Юрий Живаго не снимает с себя ответственности ни за что, происходящее с ним. И не взваливает забот о том, о чем не мог заботиться. Он делает свое дело, оставаясь трезвым, собранным и глубоко порядочным среди какофонии, которой обернулась прежняя стройная гармония существования. У него такое свойство - дарить покой и утишать страдания. Он просто делает, что может так хорошо, как может. И я люблю его.