3 Лист за листом на ветру

Но главный вопрос, на который нужно ответить читателю этих заметок, я бы сформулировал так: «С какой целью они были выпущены в свет?» С одной стороны они выглядят очень личными, что говорится интимными*, с другой – публикация предполагает обнародование, доступность широким массам этого сокровенного материала. Для чего Розанов шел на этот моральный стриптиз? Отбирал ли он записи (иначе говоря – была ли внутренняя цензура), особенно там, где касалось нелицеприятных мыслей о других, довольно известных людях*, например, о Льве Толстом:

«Достоевский дорог человечеству. Вот "дорогого"-то нет ничего в Толстом».

или

«У Толстого плоских мест – множество»

И это про человека, признанного во всем мире и выдвигавшемся на Нобелевскую премию!

Вообще, учитывая смелый и вызывающий характер многих заметок, которые были бы вполне приемлемы в личных записях, но довольно неприемлемы в напечатанном виде,* первая мысль, которую хочется озвучить, содержит всего одно слово: «Провокация!». Ну не искать же мотив в самоутверждении автора, не по возрасту уже:))

Вот еще пример смелых слов: «Вообще, драть за волосы писателей очень подходящая вещь». И еще: «Ученых надо драть за уши». Думаю, многие согласятся, что не мешало драть и автора таких слов, чтоб разборчивее был – со словами.

А ведь был ему урок от цензуры, за два года до «Уединенного», в 1910 году запретившей выпуск книги «В темных религиозных лучах»*. Урок-то был, выводов не было:)

Перемещено в разряд «Историй» [про букву «ять»]

Книги Розанова я читал в интересном порядке, где оценки развернулись в причудливую синусоиду, спустившись вниз с самого верха, и снова начав подниматься:

1. «Опавшие листья. Короб первый» – 2. «Уединенное» – 3. «Опавшие листья. Короб второй» – 4. «Люди лунного света» – 5. «Черный огонь» –

Кто знает, если бы еще несколько книг, то может быть снова до высоких баллов добрались бы:)) Но в целом – в сборник вошли очень разноплановые книги, распадающиеся на три большие группы (1-2-3, 4, 5), которые, по сути, мало чем объединены друг с другом, разве что фамилией автора*. Ну вот того, что Пушкин написал не только «Сказку о царе Салтане», но и скабрезные стихи – достаточно ли для того, чтобы издавать их под одной обложкой?*

Просто…. «Опавшие листья» очень сильно зацепили своей этой интимностью (т.е. личным характером изложения) – это книга апеллирующая к личному опыту читателя, пробуждающая его воспоминания, проводящая параллели с событиями его собственной жизни. Подобный инсайт я испытал при чтении «Таинственного пламени царицы Лоаны» Умберто Эко, ожидал его увидеть и в следующих книгах Розанова (которые я читал в причудливом порядке), но… На следующие книги, автора уже не хватило – в «Уединенном» было куда меньше вдохновения и параллелей*, а «Второй короб» с выносом мозга рубашки новобрачной и арифметикой совокуплений, скатился на уровень «ниже среднего». Впрочем, и многие современники автора заметили то же самое.

Но дочитывая «Второй короб» я еще не знал, что на последних страницах меня ждет какое-то умопомрачение в виде обилия шрифтовых выделений и КАПСОВ, так что слова, которыми заканчивалась книга – это слова «в клинике» – очень хорошо характеризовали и ситуацию в целом. Клиника, одним словом.

Но читая всю эту «клинику», я еще не знал, что ждет меня в следующей книге с подзаголовком «Метафизика христианства»...

Ах… Знать бы где упасть…* Знал бы, что ждет меня дальше… Такие резкие переходы, что впору за голову схватиться:

Совокупления, и особенно когда они счастливы, обильны, когда они «приливают» как океанический прилив…

Нет, честное слово, чего бы там не говорили, но это – поэзия:) Специфическая, конечно, но поэзия же:))

В психоанализе Зигмунда Фрейда есть термин «сублимация», который можно понимать, как ситуацию, когда удовлетворение сексуального аппетита невозможно по разным причинам, поэтому приходится перераспеделять энергию на другие виды деятельности (например, на творчество).*

В 1911 году, когда после проблем с цензурой, «Люди лунного света» все-таки увидели свет, психоанализ был в самом расцвете, а работы Зигмунда Фрейда выходили друг за другом. И сколько раз Розанов упоминает Фрейда в своей работе, насквозь пропитанной темой секса? Правильный ответ = «ни разу».

Странно и непредсказуемо, но это так. Ближе к концу книги мелькает Отто Вейнингер (автор книги «Пол и характер»), упоминаются и обильно цитируются мало кому известные сегодня исследователи, но вот Фрейда в этой книге нет.

Вообще в плане безобразности изложения и компоновки, «Люди лунного света» уверенно рвут гран-при – как нигде боле, автор тут очень сильно злоупотребляет копипастом цитированием, если можно назвать цитированием воспроизведение чужих работ (например, брошюры О. Фози «Брак и нравственная личность») на десяток-другой страниц. Помимо всего прочего – это крайне неудобно, когда текст идет сплошным потоком и сразу и непонятно – принадлежат ли эти слова уже Розанову, или все еще цитируемому Фози. Вот например такие:

никакие исполнения гражданских постановлений относительно брачной жизни и никакие церковные освящения брака никогда не в силах изменить фактического значения физиологического акта брака для человека как нравственной личности.

Нет, прочитайте, вникните, поразитесь. Сколько же нравственности в этих словах! Словах, кстати, принадлежащих совсем не Розанову.


И зачем столько страниц было изводить под критику аскетизма и безбрачия в христианстве, приплетая сюда и содомию, и Толстого, и Соловьева, и все остальное полоскание грязного белья? С другой стороны – представляя интеллектуальный багаж Розанова (и его работу по «Великому инквизитору» Достоевского), его нельзя заподозрить в незнании «Нового завета», а значит, он должен знать, что апостол Павел достаточно подробно раскрывает основы христианского обустройства семьи в «Первом послании к коринфянам». Некоторые пассажи из этой книги Розанов цитирует в своей работе*, но все равно оставаясь со своей точкой зрения, даже при наличии таких аргументов. Ну да – каждый видит то, что он хочет…

«Черный огонь» так вообще – сборник статей для периодической печати, причем не все были они опубликованы (да и сама книга увидела свет только в 1991 году в Париже). Тут много публицистики, той самой злободневности, но вот что касается философии… Если представить себе путь, который прошел Розанов-философ (я не зря так акцентирую внимание на философии, ведь он известен в первую очередь в таком виде) от «Легенды о Великом инквизиторе Достоевского» (1894 г.) до «Черного огня» (1917 г.) то путь этот – совсем не вверх. В лучшем случае – в сторону, а то и – в сторону, обратную верху.

В общем – все что мог написать Розанов-философ, он написал уже давным-давно.

Интересная притча, которую Розанов приводит в «Черном огне»:

Шел поезд с хлебом. Один вагон, последний, оторвался и разбился. Из деревни выбежал мужик, и видя, что из одного мешка через рванину высыпалась мука, подбежал и схватил в обе руки по горсти муки. Но испугался, не воровство ли это. Торопясь убежать, он запнулся, руки разжались и мука просыпалась. Прибежал домой. Хозяйка спрашивает:
– «Что принес?» – Он показал запачканные в муке руки и сказал горестно:
– Только.

По мне, так она очень хорошо характеризует личность и самого Розанова: «Все, что нес – ничего не донес // Значит ты ничего не принес».*

Дочь Розанова раскрывает нам причину, по которой Розанов писал под псевдонимами – оказывается в «Новом времени», где он работал, у него не было возможности выразить «свои мысли в более либеральном духе», вот и приходилось прибегать к псевдонимам.*

Если я все понимаю правильно, то Розанов выражал «свои мысли в более либеральном духе» тоже не бесплатно:)) Наш пострел везде поспел?

1917 год – очень сложное время для нашей страны, период между двумя революциями, когда многие еще не разобрались что происходит и что будет дальше, не избавились от прежних иллюзий. Тем сложнее воспринимать сегодня свидетельства очевидцев, взгляды у которых легко могут меняться на противоположные. Но вот, на что нельзя не обратить внимание:

Смута ленинская оказывается не так презренна, как можно было полагать о ней некоторое время; этот пломбированный господин, выкинутый Германией на наш берег…

А интересно тут то, что мне казалось, что вся эта история с пломбированным вагоном если и была, то была не так широко известна в то время, что только сегодня ее так «распиарили». Ан нет, оказывается, знали и тогда. Знали и тогда, что «дорогой наш Ильич» работал на Германию.

Эта статья «К положению момента» напечатана не была (почему?), но если материалы в «Черном огне» расположены строго хронологически, то по датировке соседних статей можно сказать, что написана она была в конце июля-начале августа 1917 года. Ленин в разливе:)

И снова та же проблема – понятны слова, но непонятна позиция автора. Вот разбирая ситуацию провокатор Азеф vs «Вехи», у Розанова мелькают слова безымянного персонажа:

– Нам легче с Азефом, чем с «Вехами»... Лучше уж пусть Азеф посылает нас на виселицы, или мы его убьем.

Что это? Дословная цитата? Обработанная прямая речь реального лица? Вымышленная прямая речь, с которой Розанов согласен? Вымышленная прямая речь, с которой он не согласен?

Понятно, что ответ на этот вопрос важен для понимания смысла написанного, но тут нет ответа. Вообще, читая материалы из «Черного пламени»*, я часто ловил себя на мысли, что это именно статьи в газету – определенное количество знаков написанных для определенной оплаты а не для выражения позиции автора.

Мостики к другим произведениям* не обходят стороной и «Черный огонь». Азеф безусловно отсылает меня к прочитанному недавно роману Джозефа Конрада «На взгляд Запада», интересна идеологическая составляющая новой библиотечной классификации Николая Рубакина (трудно не вспомнить Борхеса:), упоминание об условных знаках на конспиративных квартирах напомнило анекдот про Штирлица*, а дом Мурузи – про Бродского, и много еще чего, заставляющего лишний раз встать и подойти к книжной полке.

Как и положено сборнику публицистики, написанной в переломный для страны момент, в «Черном огне» много тревоги – и за судьбу страны, и за свою судьбу. Конечно, задним числом сейчас легко судить, насколько прав оказался автор, а насколько нет:

После этого, сегодня я писатель, а завтра буду чистить чужие сапоги на Невском.

но в этом и есть недостаток таких «задних» рассуждений. И для того, чтобы по-настоящему понять написанное, надо, в буквальном смысле слова – поставить себя на его место, ощутить себя в той эпохе, когда Октябрьская революция еще не наступила (а первая часть написана и до 1917 года, то есть еще при царе), но все это брожение умов – налицо присутствует. И пытаться понять, о чем мог думать человек того времени. Мне почему-то кажется, что его размышления были близки к пронзительным мыслям одного из персонажей Достоевского:

«Если Бога нет, то какой же я после того капитан?»

Выбирая название для этого отзыва, мне хотелось видеть в заголовке каламбур с книжными листами и аллюзию на «Унесенные ветром» «Опавшие листья». Что-то такое, что пишется, разлетается по ветру, пишется, летит, и листопад октября 1917 года плавно перетекает в листопад октября года 2015-го….

======
Аллюзии и примечания:

«…изначальная мысль автора была в том, чтобы печатать по одной заметке на странице, отделяя их виньетками друг от друга» – об этом он неоднократно говорит, подчеркнуто называя это «форматом "Уединенного"», и распространяя и на другие подобные сочинения, например «Эмбрионы»:

Это нужно издавать в формате «Уединенного», начиная каждый афоризм с новой страницы.

Розанов удивительным образом понимал этот способ создания креативности, в буквальном смысле слова – на пустом месте, лишь путем создания свободного пространства (подробнее об этом приеме – см. Ким Голобински, Ребекка Хаген «Добавь воздуха!» ). Способ, который так предсказуем для издания стихов и афоризмов, но так редко реализуется:(

Что важно, несмотря на то, что автор завещал издавать свои сочинения именно в таком виде, он и сам при жизни, «в целях компактности», отошел от этого принципа, с сожалением упоминая об этом в предисловии к «Опавшим листьям. Коробу второму».

«Думаю, большинство творческих людей, делают записи в блокноте, записывая разные умные мысли, пришедшие в голову» – несомненно:

и большинство творческих людей переделывает и переделывает написанное, вот пока мой отзыв готовился к печати, я уже откорректировал свой афоризм, приведенный на картинке. Теперь он выглядит так: «Расстояние между "хорошим" и "очень хорошим" гораздо больше, чем пропасть между "хорошим" и "плохим"», и я не уверен, что больше исправлений не будет:))

«Несмотря на все свое жанровое разнообразие…» – приведу список одного исследователя, обнаружившего в «Опавших листьях» такие жанры, как:

дневниковая запись, афоризм, частное письмо, литературоведческий разбор, теологический комментарий, полемическая реплика, мемуарный рассказ, лирический фрагмент, бытовой факт семейной жизни

С другой стороны, мой личный опыт знакомства с типологией жанров показывает, что часто такая классификация становится самоцелью исследователя, и не имеет реальной пользы. В качестве примера можно привести типологию Тертычного, который классифицировал жанры по 42 видам, выделяя, например в отдельные категории и некролог, и эпитафию.

«Легенда» – в данном случае – пояснительная запись.

«…их легко можно представить или в виде лытдыбра ЖЖ, или афористических твитов, или очередной дежурной записи "Контакта", сделанной от-нечего-делать» – первое издание «Опавших листьев» содержало и четыре семейные фотографии, так что в наш список аналогий можно внести и Инстаграмм:))

«…многие события жизни <…> суть парадоксальны и эклектичны» – эклектика – смешение воедино разнородных элементов. Так если одеть смокинг и спортивные штаны – это будет эклектика:)

«Вечером пришли секунданты на дуэль. Едва отделался»* – 1912 год, как-никак.

«С одной стороны они выглядят очень личными, что говорится интимными» – в моем лексиконе слово «интимный» как раз и означает «глубоко личностный, сокровенный», не имея никакого сексуального оттенка.

«Отбирал ли он записи <…>особенно там, где касалось нелицеприятных мыслей о других, довольно известных людях» – по правилу «странных сближений» в то время я как раз читал параллельно статью Максима Шапиро в «Новом мире», где в частности говорилось, что Пушкин был очень деликатен в подобных вопросах, часто «зашифровывая звездочками» имена тех, над кем шутил или подвергал критике.

«…и довольно неприемлемы в напечатанном виде» – поймал себя на мысли, что уже не удивляюсь факту вызова Розанова на дуэль:))

Что касается самого факта «напечатанности», то тут мы имеем странный парадокс – с одной стороны Розанов действительно публикует свои глубоко интимные записи, с другой – ставит к «Уединенному» уточнение «На правах рукописи». Об этом же говорят и его рассуждения об «Уединенном», как о «книге без читателя», да и реплики типа «Проклятый Гутенберг» тоже характеризуют автора.

Но что вы скажете на то, что «книга без читателя» и «на правах рукописи» выходит тиражом 2400 экземпляров, и еще 1500 спустя несколько лет? Не лукавил ли Розанов, придумывая все эти высокопарные эпитеты? Не проще ли было, сказав что печататься, это «издавать свою душу», просто остановиться на этом и не городить огород дальше?

«…в сборник вошли очень разноплановые книги, распадающиеся на три большие группы (1-2-3, 4, 5), которые, по сути, мало чем объединены друг с другом, разве что фамилией автора» – если уж издавать «Людей лунного света», то в паре с «Темным ликом» – до цензурного вмешательства в 1910 году это была одна книга «В темных религиозных лучах», которую затем пришлось «обрезать» и трансформировать. А к «Уединенному» и «Опавшим листьям» хорошо подошли бы другие книги, написанные в таком «заметочном» стиле, например «Мимолетное» (1916 год, неиздано, первая публикация – 1994 год).

«Ну вот того, что Пушкин написал не только «Сказку о царе Салтане», но и скабрезные стихи – достаточно ли для того, чтобы издавать их под одной обложкой?» – а для издательства «Эксмо» – достаточно. Из этой серии у меня была книга Петра Кропоткина «Анархия: ее философия, ее идеал» – почти наполовину содержащая работы… литературоведческого характера. Вот такая вот анархия, анархия издательства.

«…в "Уединенном" было куда меньше вдохновения и параллелей» – хотя, конечно, слова Зинаиды Гиппиус: «Такой книги нельзя быть», сказанные как раз про «Уединенное» – необычайно жгучие вышли.

«х» – конечно, символ «х» вместо звездочек, довольно оригинален, тем более в виде «х х х » (три икса, эксэксэкс), местами очень сочетаясь с мыслями розанова:) но в данном случае обычные звездочки у меня используются как отсылка к сноскам, вот и приходится «выкручиваться». интересно, что в «уединенных» заметках розанова есть и некоторая иерархия звездочек – помимо трех разделяющих звездочек, автор использует и две, и одну, для разграничений одной заметки. к сожалению, нынешние издатели не всегда четко воспроизводят эту иерархию, понижая уровень аутентичности текста:( со своей стороны, в своей рецензии, я тоже экспериментировал с разным количеством звездочек, создавая, подобно розанову, внутреннее подразделение текста.

«Ах… Знать бы где упасть…» – имеется в виду поговорка: «Знать бы где упасть – соломки бы подстелил»

«…поэтому приходится перераспределять энергию на другие виды деятельности (например, на творчество)» – вообще, некоторые пассажи из самого начала книги очень настораживают, если не сказать больше. Вот, например, откуда автор черпает свои познания о половой жизни:

В европейской литературе есть книжка, и даже, пожалуй, книжонка, из которой, как это ни неприятно, только и можно почерпнуть некоторые факты половой жизни

Или вот еще шедевр из этой же серии:

Мне лично половая жизнь ни из рассказов, ни из книг не известна в большей степени, чем как это узнаешь случайно.
Странно, что упоминанием «книжонки» и всех этих «случайно узнаешь» автор хочет показаться большим знатоком в вопросах секса. Ну правда – странная логика.

«…апостол Павел достаточно подробно раскрывает основы христианского обустройства семьи в "Первом послании к коринфянам" – некоторые пассажи из этой книги Розанов цитирует в своей работе» – точнее – цитирует того, кто цитирует это послание (Марию Безобразову), лишний раз затрудняя понимание того, что он сам хочет сказать.

«Все, что нес – ничего не донес // Значит ты ничего не принес» – слова из песни группы «Наутиллус-помпилиус».

«у него не было возможности выразить «свои мысли в более либеральном духе», вот и приходилось прибегать к псевдонимам» – что касается псевдонимов то это приемлемо для писателя, но неприемлемо для человека, выступающего в печати с критическими публикациями. Ну, примерно то же самое, что гавкать на форуме, спрятавшись за левый никнейм. Если считаешь себя возможным критиковать – критикуй под своим истинным именем. Это моя личная позиция в журналистике, но вовсе не слова «на кухне с ноутбуком» – на меня три раза подавали в суд, в том числе два раза – «за дискредитацию деятельности органов внутренних дел».

«...читая материалы из "Черного пламени"» – «Черного огня», конечно. Описка вполне «по Фрейду», потому для истории оставлю как было:) А перепутал все не без участия «Бледного пламени» Владимира Набокова, где название поэмы – суть аллюзия из Шекспира, по смыслу связанная с лунным светом:)))
«Мостики к другим произведениям» – когда они очень близко по времени, я называю их «странными сближениями».

«…упоминание об условных знаках на конспиративных квартирах напомнило анекдот про Штирлица» – ага:

Тридцать девять утюгов стояло на подоконнике. «Явка провалена, – понял Штирлиц, – трех утюгов не хватает».

======================