4

На улице золотая осень с проседью изморози, настроение соответствующее: тёплое золото, покрытое колкими морозными иглами минора. В такую погоду читать почему-то почти не можется, так что я вяло перелистываю биографию Ганса Христиана Андерсена, а попутно — его сказки.

Биография, конечно, ах, и я очень понимаю бедного Ганса, который всю жизнь старательно писал серьёзную взрослую прозу, выкладываясь по полной, но его работы, вымученные потом и кровью, в лучшем случае вызывали лёгкий кивок одобрения: "Не говно, и ладно". Стоило ему левой пяткой написать что-то лёгкое от балды, сказюлечку для разгрузки мозгов, как мир вокруг наполнялся восторгами и пищащими фанатами. С другой стороны, Джим Керри и Георгий Вицин тоже всегда хотели играть трагические роли (и могли, а Джим так всё ещё может), но публика решила зрелищ, и вот они оба вечные комики. А Ганс — сказочник.

С другой стороны, очень трудно поверить, что он действительно писал сказки походя, потому что видно, насколько глубоко они продуманы: визуально, символически, по характерам. На многих сюжетах так и непонятно, что делать: плакать, смеяться, грустить, радоваться? Если в большинстве народных сказок финал однозначно хороший или однозначно плохой, то с Андерсеном не всё так просто. Впрочем, возможно, за это его так и любят дети. Я не устану повторять, что не надо их никогда считать за маленьких тупоголовых дурачков. Им нужна тренировка сложного восприятия и сложных эмоций, а Андерсен тут как тут.

"Соловья" решила перечитать после того, как невольно процитировала сказку в отзыве на "Ключ" Танидзаки. В самом деле, начало у неё такое же запоминающееся, как и "Все счастливые семьи похожи друг на друга..." — "Ты, верно, знаешь, что в Китае все жители китайцы и сам император китаец". Правда, я сразу после этой фразы забываю, что дело происходит в Китае, и представляю всех действующих лиц европеоидами с непонятным местоположением. Не хочется как-то отдавать любимого серого соловушку куда-то в китайские земли, пусть у них поют какие-нибудь фениксы или кто-нибудь с трудновыговариваемым названием (интересно, почему слово "трудновыговариваемое" такое трудновыговариваемое?). Хотя на самом деле абсолютно неважно, кто и где поёт, тут китайская сторона дана лишь для условности, экзотичной нотки. Ну, или для объяснения того, почему главные герои не знают, как выглядит соловей.

В сказке поднимается прекрасная тема настоящего и искусственного. Вывод о предпочтениях делается довольно однозначный (Гюйсманс и Уайльд обиженно обмахиваются батистовыми платочками), но сама сказка очень нелинейная. Ведь любили же механического соловья все окрестные жители и даже детишки. И он стал прекрасной заменой соловью настоящему. Не будь такой механической игрушки, так обязательно кто-нибудь показал бы неприятную сторону человеческой натуры и засадил в клетку соловья живого, хоть и не поют они в неволе. А так почти всё время были и волки сыты, и овцы целы.

Очень андерсеновская сказка, полная именно того настроения, что я указала в первом абзаце. И старуха с косой и костлявыми пальчиками вдруг печалится о своём любимом садике и уходит в него. А вдруг поспел крыжовник уже, а она тут ерундой занимается?